Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

разрывалось от осознания страданий дочерей: одной потерявшей мужа и в двадцать с небольшим лет, оставшейся бездетной вдовой, а другая лишилась первенца – малютки, названной в честь бабушки Марии.

Но, несмотря на все выпавшие на ее долю тяготы, она ни разу не усомнилась в несправедливости их, в излишней пристрастности Отца нашего к детям своим. Но и покориться скорбям, исходящим от ближних, она не могла, приняв их за проявление высшей воли. Нет, не такова была купецкая дочь Мария Дмитриевна, взвалившая на себя непосильную ношу и безропотно несшая свой крест долгие годы. Если остановить смерть ближних своих она была не в силах, то должна была хотя бы удержать дочерей от неразумного поступка и тем самым исполнить свой материнский долг.

Глава шестнадцатая

Однажды, в один из жарких летних дней она ближе к вечеру вернулась домой, после очередной поездки в Аремзяны. Уже на пороге ее насторожила небывалая тишина, чего раньше никогда не случалось: не слышно было ни детского смеха, ни зычного голоса Ивана Павловича, отчитывающего за что-то прислугу.

Она осторожно заглянула в кабинет к мужу, находившемуся возле входной двери, и увидела его сидящего за столом, обхватив голову двумя руками, словно при очередной болезни.

– Что случилось? – спросила она. – Ты не заболел?

Увидев жену, Иван Павлович порывисто вскочил и показал в сторону гостиной.

– Там, там она, – почему-то шепотом сказал он.

– Кто там? – не поняла Мария Дмитриевна. – Кто-то приехал?

– Монахиня из Туринска, Полинка с ней ехать собирается, я не знаю как ее остановить. Хорошо, что ты вернулась, а то у меня никаких слов удержать ее нет. Иди скорее, скажи ей…

– Куда она собралась ехать? Почему я о том ничего не знаю?

– А мне тогда откуда знать, что у Поли на уме, – всплеснул руками Иван Павлович, – они все с Лизкой шушукаются о чем-то, думал, ты знала…

– Неужели и Елизавета вместе с ней собралась? – не на шутку всполошилась Мария Дмитриевна. – Не бывать тому! Никуда их не пущу. Ищи им женихов, где хочешь. Хоть околоточного надзирателя. Такой быстро их уму-разуму научит.

– Куда там, так они и согласятся за надзирателя замуж выйти. У них кущи райские на уме. Земля, видать, не для них создана.

Но Мария Дмитриевна не стала слушать возражения мужа, а хлопнула дверью, направилась прямиком в гостиную, на ходу прикидывая, что она скажет дочерям, которые давно поговаривали о монашеском постриге.

Если более робкая и застенчивая Лиза еще как-то внимала материнским советам и не изводила себя долгими постами в отличии от сестры, то Аполлинария неукоснительно выдерживала все предписанные церковными правилами постные дни и не на йоту не отступала от них, не позволяя себе при том даже крошку скоромной пищи.

Мария Дмитриевна, видя, как дочь на глазах худеет и у нее начинает лихорадочно гореть нездоровым румянцем лицо, пыталась уговорить ее сделать хоть небольшое послабление; обращалась к приходскому священнику с просьбой о помощи, но Аполлинария оставалась непреклонна и целыми днями пропадала в женской общине, возглавляемой Екатериной Федоровной Непряхиной. И следовало признать, та имела на Полю гораздо большее влияние, чем родная мать. Все началось после их первой встречи, всего лишь несколько лет назад. И сейчас, войдя в гостиную, первой, кого увидела Мария Дмитриевна, была, конечно, незабвенная Екатерина Федоровна, чинно сидящая во главе стола и даже глаз не поднявшая при появлении хозяйки дома.

Ближе к двери сидела высокая, еще не старая монахиня, которая встала и поклонилась Марии Дмитриевне. Напротив нее, рядом друг с другом сидели Поля и Лиза, которые смущенно глянули на мать и тут же опустили глаза в стол, словно предчувствуя предстоящий серьезный разговор.

– Извините, что без приглашения нагрянули в гости к вам, – первой заговорила монахиня. – Ваша дочь очень просила зайти, потому не смела ей отказать. Да мы ненадолго. Я из Туринска к вам приехала по приглашению владыки. А сама из Новгорода буду. В Туринск меня владыка игуменьей поставил.

– Очень рада, – кивнула Мария Дмитриевна, – простите, не знаю, как к вам обращаться.

– Матушка Афинодора, – отрекомендовалась та.

– Да вы садитесь, садитесь, матушка. Поди устали с дороги? Может, отдохнуть хотите?

– Спасибо, не нужно, я же говорю, уходить пора. Дочери у вас чудесные. Теперь таких редко встретишь. Все только и думают, как за кого побогаче замуж выйти, а ваши ну прям ангелы небесные.

Мария Дмитриевна не заставила ждать с ответом:

– Только мы вот пока не на небесах, а на грешной земле живем, а потому и думать следует о земном. А на небо… – Она чуть помолчала и со вздохом закончила: – На небо мы всегда поспеем. Так, матушка? – И она твердо взглянула на игуменью. Та ничего не ответила и лишь перекрестилась.

Зато наконец подала голос до сих пор молчавшая Непряхина:

– Мария Дмитриевна на редкость благочестивая женщина. И то, что дети у нее выросли истинно верующими, то в первую очередь заслуга матери. Только она вот никак смириться не может, что не всем из них подходит путь замужней дамы. Иноческий подвиг не всякому уготовлен и не всякий понять это может. Вот и Мария Дмитриевна не желает, чтоб ее дочь стала послушницей, как ее душа о том просит.

– На то ее материнская воля, – остановила ее легким движением руки игуменья, – без материнского благословления никак нельзя.

Мария Дмитриевна перевела взгляд на молчащих дочерей. И тут Аполлинария вскочила со своего места и бросилась со слезами на колени перед матерью и, воздев, словно при молитве руки, запричитала:

– Матушка, милая, позволь уйти на послушание. Не хочу в миру и в грехе жить. Я там за вас всех каждодневно молиться стану! Очень прошу!

Мария Дмитриевна наклонилась, попыталась поднять дочь с колен, но та воспротивилась, не желая вставать, все повторяла:

– Благослови, матушка, благослови… Не могу я здесь жить…

Мария Дмитриевна окончательно растерялась, едва ли не впервые в жизни, не зная как ей быть в этой непростой ситуации. К тому же начала громко реветь Лиза и в комнату заглянула младшая из дочерей Маша, которой не так давно исполнилось семнадцать лет. Неизвестно чем бы это все закончилось, если бы в гостиную не вошел Иван Павлович и грозно крикнул:

– Замолчите! Все! Дети – к себе, а вы, сударыни, вроде как отбыть собирались. Не стану задерживать. Прошу, прошу… Честь имею.

Непряхина и игуменья Афинодора поспешно покинули дом Менделеевых, даже не простившись. А Мария Дмитриевна дрожащими руками накапала себе в рюмку успокоительные капли. Потом глянула на мужа и сказала:

– Нет, добром