Новые забавы и веселые разговоры - Маргарита Наваррская

вы, — спросил его сосед, — уже пообедали?

— Да, — ответил наш дворянин. — Уже пообедал, и славно пообедал. Я заказал в горячем виде горлышки двух куропаток и обедал я только сам-друг с женой. Жаль, что вы не пришли ко мне откушать.

Сосед, прекрасно зная, как он обычно обедает, ответил ему;

— А ведь вы говорите правду. Вы кушали отличных куропаток. Вон тут у вас остался еще кусочек!

И показал нашему дворянину кусочек «коделе», застрявшего у него в бороде. Дворянин, увидев, что «коделе» его выдало, весьма сильно сконфузился.

Новелла LXXIII[250]

О священнике, который съел завтрак, приготовленный на всех монахов Бо-Лье.[251]

В городе Ле-Мане жил когда-то священник, мессир Жан Мелен, необыкновенный объедало, съедавший за один присест столько, сколько могли съесть по меньшей мере девять-десять человек. Свою молодость он прожил довольно счастливо, ибо всегда находил людей, которые его охотно кормили, а каноники даже ссорились из-за него, приглашая его к себе ради той потехи, которую он доставлял им своим удивительным аппетитом. Благодаря этому ему иногда удавалось по целым неделям обедать поочередно то у одного, то у другого. Но когда хорошие времена миновали, все стали забывать бедного мессира Жана Мелена, и ему пришлось познакомиться с постом. Он высох, как полено, и живот у него стал полым, как фонарь. Довольно долго он терпел большую нужду, ибо шести «беленьких»[252] ему на хлеб насущный не хватало. Но аббат Бо-Лье, в былые хорошие времена довольно часто баловавший его кормежками, все-таки задумал однажды доставить ему удовольствие — накормить его, как прежде, до отвала.

На годовой праздник в аббатстве в числе прочего многочисленного духовенства был приглашен и мессир Жан Мелен. Аббат наказал келарю:

— Вот что сделайте. Накормите мессира Жана завтраком и дайте ему еды столько, сколько он сможет съесть.

А затем сам сказал священнику:

— Мессир Жан, как только вы окончите мессу, ступайте на кухню и скажите, чтоб вам дали позавтракать. Да кушайте вволю. Понимаете? Я распорядился, чтобы вас хорошо угостили.

— Много вам благодарен, сударь! — ответил священник.

Служа мессу, он только и думал о предстоящем ему угощении и, поскорее ее закончив, отправился на кухню, где ему отвалили сначала большой кусок говядины, с монашескую порцию, громадный хлеб, какими кормят борзых, и добрую кварту вина, служащую в этой местности в качестве мерки. Не пробило еще и десяти часов, как он уже управился с этим завтраком, ибо такой порцией он мог только облизнуться. Ему принесли еще такую же порцию, и он съел ее так же быстро. Увидев, что аппетит у него неплох, келарь, помнивший наказ аббата, велел принести ему еще два куска говядины, но и их он так же быстро уложил в свой мешок вместе с первыми. В конце концов он съел все, что было приготовлено на обед монахам, и келарь, как король под Аррасом, стрелявший до последнего заряда,[253] был вынужден спешно заготовлять для него еще.

В ожидании того времени, когда мессир Жан кончит завтракать, аббат прогуливался по саду, и когда мессир Жан, туго набивший свою утробу, тоже вышел прогуляться, аббат, увидев его, спросил:

— Ну, мессир Жан, позавтракали?

— Да, сударь! — ответил священник. — Благодарю бога и вас. Я съел кусочек и в чаянии обеда выпил чарочку.

Разве он был не вправе ожидать хорошего обеда, если он еще не наелся?

Однажды в пятницу ему подали где-то огромную деревянную миску гороховой похлебки и супу, которого хватило бы на шесть-семь виноделов. Зная аппетит гостя, потчевавший его хозяин подсыпал в горох две здоровенные горсти круглых косточек трески, называемых «Paternoster»,[254] подлил побольше масла и уксусу и подал это кушанье мессиру Жану. Но тот, по обыкновению, съел все до дна вместе с «Paternoster». Я думаю, что он съел бы и Ave Maria и Credo,[255] если бы их ему подали. Хотя эти кости и хрустели на его зубах, но в чрево проходили совершенно беспрепятственно. Когда он кончил, его спросили:

— Ну, мессир Жан, как вам понравился горох?

— Благодарю бога и вас, сударь! Горох хорош, но только немножко недоварен.

Разве плохо, что природа наделила священника таким аппетитом? Это — милость божия. Будь он купцом, он опустошил бы все дороги от Парижа до Лиона, все дороги Фландрии, Германии и Италии. Будь он мясником, он съел бы всех своих быков и баранов, вместе с рогами и копытами. Будь он адвокатом, он съел бы свои бумаги и пергаменты. (Хотя это была бы и небольшая беда. Гораздо хуже то, что он съел бы и своих клиентов. Впрочем, и другие адвокаты едят их неплохо.) Будь он солдатом, он стал бы есть кольчуги, шишаки, аркебузы и даже пороховые бочки. А если бы ко всему этому он был женат, его жене, разумеется, достался бы не лучший удел, чем жене Камблеса,[256] царя Лидийского, который в одну ночь сожрал свою жену до последней косточки. Боже милостивый! Что это за царь! Уж людей есть начал!

Новелла LXXV

О молодожене Жанене

Жаиен все-таки решил жениться. Но молодая жена стала забавляться с манекенами,[257] и не желая порочить доброе имя своего мужа, делала это совершенно открыто. Как-то раз один из соседей Жанена стал задавать ему кое-какие вопросы, а так как при этом он должен был делать некоторые замечания, то получилась довольно любопытная сцена.

— Ну, Жанен, вы все-таки женились?

— О да! — ответил Жанен.

— Это хорошо, — сказал сосед.

— Хорошо, да не очень.

— А что?

— Да очень ветрена.

— Это плохо.

— Плохо, да не очень.

— А что?

— Она — первая красавица в приходе.

— Это хорошо.

— Хорошо, да не очень.

— А что?

— Да у нее есть ухаживатель. Он то и дело ходит к ней.

— Это плохо.

— Плохо, да не очень.

— А что?

— Он каждый день что-нибудь мне дарит.

— Это хорошо.

— Хорошо, да не очень.

— А что?

— Он постоянно куда-нибудь меня посылает.

— Это плохо.

— Плохо, да не очень.

— А что?

— Он мне дает денег, и я кучу на них по дороге.

— Это хорошо.

— Хорошо, да не очень.

— А что?

— Да мне приходится постоянно быть на ветру и под дождем.

— Это плохо.

— Плохо, да не очень.

— А что?

— Я к этому привык.

Можно на этом и закончить. Это вроде рассказа про белого бычка.

Новелла LXXVII

О добром пьянице Жанико и о жене его Жаннете

В Париже, где люди