Забудь меня, Эй - Тала Тоцка

 — Да, я знаю. Потому и прошу тебя. Я не хочу, чтобы у нас было, как у моих родителей, Сашка, если тебя совсем от меня отвернуло, это одно, но если ты меня еще любишь, пусть немного, я прошу тебя, давай попробуем, дай нам шанс. Дай мне шанс.

Сашка лежала тихо, как мышка, затаившись под рукой у Романа, уткнувшись ему в грудь, вдыхала знакомый запах, и ей отчаянно захотелось ощутить его на вкус, она хорошо помнит, какой он — терпкий, пряный, если бы сейчас Роман наклонился к ней с поцелуем… Но тот продолжал говорить, не делая никаких попыток обнять ее или прижать к себе, и от этого Саше было совсем неуютно.

 — Я не прошу верить мне на слово, маленькая, но если ты не испытаешь меня, если не попробуешь, ты никогда не узнаешь.

 — Зачем ты рассказал ему…  — она запнулась, и Роман сам за нее закончил:

 — Что я тебя изнасиловал? Чтобы он знал, что это не просто твоя блажь, что ты бросила меня вполне заслуженно, и если ты больше не захочешь меня видеть, на это есть все основания. Я ведь и правда тогда решил, что ты изменила мне с отцом, Саша, я как обезумел, когда увидел тест, а ты еще эту штуку прозрачную надела. Я понимаю, что такое трудно простить.

 — Я… Мне тоже не следовало тебя распалять, Ром,  — Сашке тяжело было говорить, но так было честнее,  — если бы я сказала тебе о Вадиме, что на тебя сделана генеральная доверенность, в конце концов, что Дашка твоя дочь, или что Эй это я, разве ты набросился бы тогда на меня?

 — Нет наверное, скорее бы в столб соляной обратился,  — и снова он просто говорил в темноту, а Саше так хотелось, чтобы его руки обвивали ее, гладили, ласкали… Она помнила, что в начале беременности гормональный фон меняется довольно стремительно, не иначе с ее гормональным фоном что-то сделалось прямо сейчас, потому что просто так лежать возле Романа ей становилось все сложнее.

 — Но почему ты так безоговорочно поверил, Рома?

 — Я решил, что это месть, Саша, отец, когда мы ссорились, говорил иногда, что весь мой бизнес может одним пальцем задавить. И еще… Когда мне было двадцать, отец с девушкой встречался, она старше меня была, красивая. В общем, я переспал с ней, специально, чтобы отцу досадить, мстил за мать. Теперь я понимаю, что это было глупо и жестоко, отец нас тогда застал. Дал мне в морду, девушку выгнал, а меня нет. Я когда фотографии увидел, сразу эту Ленку его вспомнил, как прострелило, что отец мне отомстил, потом только понял, что он меня тогда выбрал, понимаешь? Но меня так накрыло, я решил, что тебя у меня отняли, хотелось доказать, что ты моя, всем — тебе, себе, ему, я как бешеный был. Маленькая, — он взял Сашу за подбородок, — я не трону тебя больше, обещаю, тем более сейчас, когда ты беременная. Будем жить ради детей.

Сашка едва сдержала вздох разочарования, это было не совсем то, что она хотела услышать. Обновленный гормональный фон выкидывал невиданные фортели, потому как те картины, что рисовало ей сейчас воображение, полностью шли вразрез с настроем Романа. Ей казалось, она чувствует его губы на теле, как они оставляют огненную дорожку от шеи к ключице и вниз, как они  находят ее грудь, и теплые волны одна за другой накатывали изнутри.

Саше казалось абсурдом, что ее мужчина, такой близкий и желанный, лежит совсем рядом, обнимает ее, будто она кукла или манекен, а ее всю сводит от желания. Она нарочно поерзала, будто бы устраиваясь поудобней, затем повернулась к Роману спиной. Раньше он рефлекторно впечатывал ее спиной себе в живот, они и засыпали так часто, сложившись, как пазл, оттого и пробуждение, соответственно, было ярким и фееричным. А сейчас только поднял руку.

— Маленькая, тебе неудобно? Что ты улечься не можешь?

Ей показалось, или в его голосе мелькнул смешок? Да нет, вряд ли, Роман напротив сейчас слишком серьезен. Показалось, наверное. Сашка повернулась обратно, потерлась щекой о сногсшибательно пахнущую теплую кожу, будто собираясь спать, и подложила под щеку ладонь.

Он что, уснул? Опустила ладонь ниже, невзначай задела пресс, а затем провела пальцем вдоль косой мышцы, ныряющей под ремень джинс, и тут же ее ладонь оказалась крепко прижата к его животу, а над ухом раздался жаркий шепот:

— Маленькая, тебе не жарко в платье? Кондиционер, кажется, не справляется.

— Мне… мне в нем неудобно, — прошептала Сашка в ответ, мысленно облегченно вздохнув. Проснулся…

Похоже, Яланскому в джинсах было еще более неудобно, чем Сашке, потому что когда он одной рукой стянул с нее платье, джинсы уже исчезли. Роман тут же вернул ее руку себе на живот, Саша начала поглаживать его, обрисовывая пальцами мышцы, а потом поползла вниз по дорожке жестких коротких волос. Их губы встретились, и будто цепь закоротило, Роман двигался навстречу ее руке, а сам помогал избавиться от жалких остатков одежды, затем закусил мочку уха и спросил полушепотом:

— Сашка, а ты взяла с собой ту прозрачную кружевную штуку?

— Ммм, — протянула та, — да, а тебе зачем?

— А тебе?  — он покусывал шею, спускаясь ниже.

 Он слишком легко к ней прикасался, слишком осторожно ласкал, а ей не хватало его напора, неистовства, она сама перекатилась со спины и улеглась ему на живот.

 — Саша, не нужно, давай я сам.

 — Ром, беременность не инвалидность, я хочу так.

Роман приподнял ее за бедра и усадил на себя, а она изумлялась, насколько все сейчас ощущается острее, чувственнее, упоительнее. Опиралась на его руки, и, казалось, они танцуют танец, в котором музыкой служат шепот и стоны, а танцевальными фигурами — их ритмичные движения, которые то ускорялись, то становились медленными и глубокими.

Саша прижала к его губам ладонь, а он перехватил ее и сел, продолжая удерживать, поймал ее губы своими, выдал на выдохе:

 — Маленькая, здесь звуконепроницаемые стены, не сдерживайся…

 — Ты строил? — она прикусила ему губу.

 — Да, я. Но я и мечтать не мог, что ко мне вернется моя горячая девочка, любимая, сладкая моя…

Лицом к лицу, глаза в глаза, губы к губам… Так как он любит, они оба любят, у них у обоих так совсем сносит крышу, прав Роман, если они сейчас оба не попытаются, если она не попробует, это все исчезнет, останется лишь пепелище, а разве лучше бродить по колено в пепле, когда можно взмывать, парить, а потом пикировать вниз с этой головокружительной высоты, чтобы прийти в себя в объятиях самого любимого в мире мужчины?

Тусклый уличный свет вливался в окно, но Саша видела его лицо другим, внутренним зрением. Они дотанцевали до финала, и она упала ему на грудь, обессилев, а он частым и прерывистым дыханием ставил метки на ее плечах, губах, шее. И снова поцелуи, казалось, они с Романом еще не насытились, не выпили друг друга до конца.

— Рома, скажи, ты меня правда не узнал, совсем? — Саша подставлялась под его руки, поглаживающие спину, заныривающие в волосы, и снова скользящие вдоль спины.

— Вечером тогда, когда ты ко мне пришла… Я готов был поклясться, что это ты, моя Эй. Но ты так испуганно смотрела, что я побоялся все испортить, я тогда просто улетал от тебя…