Шут - Эндрю Гросс

Лучников, всех до единого, порубили на куски. Наши торжествовали. Отряд Альфонса, вернувшийся с трофейными арбалетами, встретили, как встречают героев.

То был первый бой, и мы показали врагу, что умеем сражаться.

Проезжая мимо, Альфонс бросил в телегу захваченный арбалет. Обрадованный тем, что с ним ничего не случилось, я все же укорил его за безрассудство, которое обошлось нам потерей четырех человек.

Он кивнул, признав упрек справедливым, и тут же подмигнул мне.

— Т-теперь они знают, что мы способны не т-только п-пор-тить воздух.

Эмили подтянула одеяло, пытаясь хоть немного согреться. В продуваемой сквозняком комнате башни, ставшей в последние дни ее тюремной камерой, было темно и холодно. Свет проникал только через узкое, похожее на щель окошко под самым потолком. Иногда она даже не могла определить, что сейчас — день или ночь.

Вот уже несколько часов снаружи доносился топот ног и скрип втаскиваемых на стену тележек. Что-то происходило. И сердце, замиравшее при каждом новом звуке, подсказывало — то, что происходит, имеет отношение к Хью.

На столе рядом с ее кроватью стояли кувшин с водой и тарелка с какой-то едой. Аппетита не было. Как не было желания ни читать, ни заниматься вышивкой.

Думая о Стефене, Эмили сравнивала его с обезумевшим от жадности псом. Он удерживал ее, позабыв о чести и достоинстве, потеряв рассудок.

Но не холод и не страх перед герцогом не давали ей спать, а тревога за Хью.

Хью… Эмили знала, что Стефен не посмеет тронуть ее, но смерть Хью доставила бы ему огромное удовольствие, сравнимое с тем, что испытывает испорченный, жестокий ребенок, отрывая крылышки у мухи. Сейчас герцог готовил свою армию — диких, не знающих жалости тафуров и лучников — к войне.

— Не надо, Хью, не приходи, — шептала она, ежась под тонким одеялом. — Пожалуйста, Хью, не приходи.

Но сегодня что-то было не так, как обычно. Вдалеке слышался глухой шум. Голоса за стеной звучали необычно резко, отрывисто. Пол подрагивал под ногами.

Катапульты!

Эмили отбросила одеяло. Нужно узнать, что же все-таки происходит. Почему ржут кони? Откуда эти непрекращающиеся тяжелые удары?

Подготовка к бою!

Закутавшись в одеяло, Эмили подтащила стол к самой стене, пододвинула скамеечку и залезла на стол. Потом ухватилась за нижний край окна, привстала на цыпочки и подтянулась. Она увидела совсем немного.

Внизу, на внутренней стене замка, суетились у бойниц солдаты в шлемах и зеленых с золотым туниках.

Эмили вытянула шею, и у нее захватило дух.

Огромное море людей. В крестьянских одеждах, но с мечами и копьями. Быки. Катапульты и баллисты.

Сердце встрепенулось.

Да ведь их целая армия! Целая армия тех, кто не испугался проклятия! Эмили рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать. Здесь как будто были все, кто шел с Хью на Трейль.

И тут что-то еще привлекло ее внимание. Она подтянулась повыше.

Рыжее пятно чуть в стороне от войск. Неужели…

Сердце затопила волна радости. Хотелось кричать, звать, но она знала, что он слишком далеко и не услышит. И все равно Эмили кричала, звала и махала рукой. При этом из груди ее рвался смех.

Потому что там, далеко внизу, за внешними стенами стоял — в собственноручно связанной ею для него тунике! — тот, кого она ждала. Хью.

Он стоял, повернувшись лицом к замку, и смотрел, казалось, прямо на Эмили, словно точно знал, где именно она находится.

На следующее утро мы пододвинули к стенам осадные орудия. Баллисты с телегами, нагруженными громадными камнями. Тараны, вырезанные из стволов деревьев. Высокие приставные лестницы.

Мы начали строить деревянные башни такой же высоты, как и внешние стены, а также маленькие платформы, оббитые сырой кожей, которые защищали бы нас от льющейся сверху горячей смолы.

Я был в палатке Даниеля, где мы обсуждали план осады, когда снаружи донеслись громкие крики. Выскочив, я увидел, что все бегут к оружию и указывают на городские ворота. Подъемный мост опускался.

Вот оно!

Ни у кого не было сомнений, что из ворот вот-вот вырвутся конные рыцари.

Но вместо них на мостик медленно выехали два священника под флагом Церкви.

Чуть погодя за ними последовал Бертран Морэ, кастелян Стефена. А уже за ним торжественно, как будто одного его появления было достаточно, чтобы все упали на колени, восседая на белом жеребце, появился он.

Сам герцог.

— Хочет поговорить, — сказал Даниель. — И прячется за священниками.

— Скорее, надеется заманить тебя в какую-то ловушку, — проворчал Одо. — Будешь дураком, если попадешься.

Я натянул на голову свою шапочку.

— Не забывай, что я шут. А шут и дурак одно и то же.

Мне не терпелось посмотреть в глаза этому ублюдку. Я позвал отца Лео.

— Поедемте со мной. У вас есть возможность сравняться с высшими священниками Боре. — Я повернулся к Даниелю: — Не хотите посмотреть, как герцог обмочит штаны?

Мы доехали до середины ничейной земли, отделявшей наш лагерь от Боре, и остановились. Герцог уже был на месте. Он держался за спинами священников, явно не желая стать мишенью для лучников. Кровь вскипела во мне, когда я увидел этого мерзавца. Он был без шлема, и длинные грязные черные волосы падали на лицо спутанными прядями. На кольчуге красовался герб в виде дракона. Руки были защищены латными рукавицами, а на боку, как и подобает крестоносцу, висел тяжелый меч.

Стоило нам остановиться, как Стефен тронул коня и стал объезжать вокруг нас, не сводя глаз с моего копья.

В какой-то момент наши взгляды встретились, и герцог вполне приветливо улыбнулся.

— Так это ты тот самый трус и дезертир, который поднимает людей против господ, прикрываясь ересью.

— А ты тот самый негодяй, который убил мою жену и сына. Примите мое почтение.

Я поклонился священникам.

— Какая будет жалость, — усмехнулся Стефен, — если судьба отберет у тебя еще одну, которой ты дорожишь.

Ярость поднялась во мне темной волной, застилая глаза.

— Если с ней что-то случится, тебе понадобится нечто большее, чем пара священников, чтобы избежать смерти. Госпожа Эмили вернулась сюда по собственной воле, движимая преданностью и состраданием. Тебе она не враг.

— А ты? Шут, бунтовщик, еретик… Как мне к тебе обращаться?

— Хью, — сказал я, глядя в холодные, надменные глаза. — Хью де Люк. Мою жену звали Софи. Моего сына, которому не исполнилось и года, звали Филиппом.