Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

на ногу и сцепил руки в замок, обхватывая ими свое колено, словно Мишка, когда пытался удержаться и не хватать Светлану за пальцы.

Светлана предложила:

— Давайте дальше. Уже, наверное, само жертвоприношение в Сосновском. Верно? Больше же обсуждать про возможную жизнь Дмитрия не надо?

— Не совсем. Я думал, почему Дмитрий и госпожа Вырезова приехали именно сюда. В Суходольск.

— Это как раз просто. Князь Волков. Он тронодержатель. Он тот, чей род всегда сажал на трон Рюриковичей. Дмитрий и Вырезова приехали сюда за его поддержкой, но что-то пошло не так. Волков им отказал.

Саша качнул головой:

— Не совсем отказал. На царствие не помог венчаться — это да. Возможно, из-за того, что знал, что Дмитрий стал упырем. Но с документами и домами, а то и деньгами помог.

Он замолчал, что-то обдумывая, а потом резко сказал:

— Ладно… Тут мы пока ничего узнать не можем. Подозреваю, что и не узнаем… Давайте о жертвоприношении. Дмитрий прилетел сразу на капище.

Светлана согласно кивнула:

— Именно поэтому следов на самом капище нет. Я думала, их затерли эфиром, а их в принципе быть не могло. Жертву привез на сером «Рено» про́клятый медведь…

Саша как-то странно наклонил голову на бок, и Светлана осеклась:

— Что-то не так?

— Вы впервые при мне произнесли «медведь», а не бер.

— Но мы и не в лесу. — Она вспомнила домашние, чистые туфли убитой на капище и нахмурилась: — хотя, возможно, жертву и не привез медведь…

Саша, понимая её с полуслова, продолжил:

— … Дмитрий сам мог притащить жертву — упыри сильные и выносливые, могут поднимать в воздух вес взрослого мужчины запросто. Это подтверждают домашние туфли жертвы. Что касается самой жертвы… — Саша нахмурился и замолчал.

— Что-то не так?

Он посмотрел Светлане прямо в глаза:

— Я могу рассуждать исходя из своего предположения, возможно ошибочного, что вы великая княжна? Так легче объяснить все, чем изъясняться экивоками.

Держа свой голос под контролем, она твердо сказала:

— Давайте попробуем. — Она же почти призналась, так зачем запутывать Сашу дальше. Только бы он не предал. Черная балтийская вода так и стояла над Светланой, пугая холодом и ожиданием смерти.

Он как военный наклонил голову вперед в жесте признательности:

— Я не подведу вас. Жертва подобрана идеально — очень похожа на вас. Дмитрию почему-то было важно, чтобы убитую признали за вас. Возможно, он так отводил подозрения от себя — царская кровь лежит на капище, другого носителя царской крови не будут подозревать в убийце. Возможно, он так обезопасил себя от ваших притязаний на трон. Мертвая царевна не может на него претендовать. Возможно, он так спасал вас. Если вы официально мертвы — вас не будут больше искать, чтобы разузнать о ритуале или чтобы принести в жертву.

Светлана опустила голову вниз, вспоминая веселого мальчишку, так любившего смеяться и запускать в небеса воздушных змеев. Что же так его искорежило, что свободу для неё он искал с помощью убийства?

Саша вся так же вкрадчиво, утешающе, продолжил:

— Возможно, это странное проявление заботы, но нельзя забывать — его душа была искалечена, он стал упырем — там другие понятия, там искореженное мышление… Поверьте — я нечисть, я знаю о чем говорю… В любом случае, он сделал все, чтобы Елизавету опознали в убитой — он даже ожерелье с эфиром Елизаветы дал в качестве твердого доказательства, что это именно третья великая княжна.

— Почему у убитой мое лицо? — Светлана очень ждала ответа: она последние десять лет смотрела в зеркало и не могла поверить, что это все еще она. Если кто и разгадает загадку, то только Саша.

Он понятливо кивнул:

— Что ж, у меня есть предположение… Идя на капище, Екатерина и дети, скорее всего, надели эфирные маски, чтобы их не узнали. Екатерина погибла — маска слетела. Дмитрий погиб — маска слетела.

— Но я жива… — все же прошептала Светлана.

Он снова накрыл своей ладонью её холодные пальцы:

— Вы единственная, с кого маску сняли, а не одели. Вы тринадцать лет жили под маской, чтобы никто не догадался, кто на самом деле является вашим отцом.

Она, вырывая руку из ладони Сашки, стремительно встала и подошла к окну. Она задыхалась. Ей надо побыть одной. Она бы и на улицу выбежала, но огромные туфли Александра этому мешали. Вой, кого бы не оплакивал волк на горе́, наконец-то, смолк. Наступила настороженная, опасная тишина. Город словно замер в странном предчувствии. Светлана не выдержала: черная вода захлестнула её с головой, горечью вливаясь в горло — воздуха не хватало, и она рванула за ручку раму на себя в попытке открыть окно. Стекло звякнуло, но не поддалось — и эфир не спас. Видимо, рамы тут были заговорены от эфирного нападения. В принципе, верно — полицейский же участок.

Из-за её спины возникли руки, побеждая упрямые шпингалеты и открывая окно. Пахнуло сыростью. Ночной холод обдал Светлану, но руки исчезли, чтобы вернуться с пледом — он тяжело опустился на хрупкие, сдавшиеся в борьбе с судьбой плечи. А потом вместо того, чтобы обнять и согреть, Сашка, вот же воспитанная нечисть, шагнул прочь. Открылась дверь, по ногам ударило сквозняком, и Светлана все же сказала, все так и смотря в темноту, дышавшую страхом:

— Не надо уходить. Я в порядке.

— Мне казалось, что вам хочется побыть наедине с самой собой и своими мыслями, — раздалось уже откуда-то от стола — Саша дисциплинированно вернулся в кабинет.

— Вам не показалось.

— Тогда я…

Она нелогично попросила:

— Не уходите… Давайте лучше продолжим.

— Хорошо, — невидимый Саша легко согласился с ней. — Медвежьи следы в Сосновском. Мы с вами думали, что это берендей, но это оказался про́клятый медведь — проклятый с помощью гроша, который потом подсунули вашему письмоводителю, когда оказалось, что из-за следов в Сосновском я и Владимир стали искать берендея. Думали, что Ивашка уничтожит сперва меня и Владимира, а уже его по протоколу убьет Смирнов, но вышло иначе: Смирнов в нарушение всех инструкций первым подошел к Ивашке, не боясь его, и пошутил о берендее. Проклятье сработало, и перепуганный Ивашка убил ближайшего — Смирнов ничего не успел сделать, он не боялся Ивашки.

Светлана собралась с мыслями — об отце, который так не узнал правду о ней, о предавшей отца матери, о Кошке она подумает потом:

— Я