Обитатели потешного кладбища - Андрей Иванов

Гвоздевичи жили в странном узком доме, похожем на тоненькую книжечку стихов, втиснутую между двумя толстыми османскими томами-доминами. Дверь его квартиры тоже была довольно низкой, к ней вела узкая вьющаяся деревянная лесенка. Маленькая тесная прихожая, много одежды, узкий длинный коридор. Заготовки картин, свернутые холсты. На стенах висели картины, тарелочки со старинными рисунками (на одной в виде желтка был изображен человеческий глаз с отражающейся в глубине зрачка Эйфелевой башней). Александр приметил плесенью и сыростью проеденные обои. На стенах выкройки, офорты, гобелены… чтобы спрятать безобразие, подумал Александр. Мебели было мало, но места почти не было. Коридор повернул и продолжал скользить по откосу. Странная стена, странный скос… Александр собирался на ходу надеть марлевую маску, вдруг замер – в дверях стоял мальчик лет шести, темнокожий, с густыми курчавыми волосами, большими губами и глазами отца (и светлый покатый лоб, отметил Крушевский). В руках у мальчика была мандолина. Костюмчик, как для циркового представления. Возможно, отец сам выкроил.

Гвоздевич поцеловал его в темя.

– Это доктор, – сказал он.

– К маме?

– К маме.

– Русский доктор?

– Русский.

– Угу, – сам себе сказал мальчик, посмотрел на Александра. – Здравствуйте.

Крушевский кивнул.

В спальне было темно. Очень плотные занавески. Если б я так жил, я бы, наверное, тоже так задергивал окно. На просторном диване лежала чернокожая красивая женщина. Кожа слегка будто пепельного цвета. От болезни так, наверное. Чрезвычайно худа. Habitus phthisicus. Говорили, что она давно должна была уйти. Видимо, он о ней хорошо заботится. Большие мягкие глаза блестят. Bonjour, madame. Bonjour, m'sieur. Голос слабый. Когда он осматривал ее, все время думал о мальчике. Его хрупкий образ в раме двери не шел из головы. Вот для кого, значит, он меня сюда пригласил. Ради сына. Ради него. Явление… Ее спина… плечи… он это много раз встречал, и все равно… не смог привыкнуть. Шрамы, язвы, признаки истощения. Сделал топографическую перкуссию. Прочистив горло, спросил, какие лекарства принимает пациент. Гвоздевич показал список.

– Хорошо, хорошо. А это что за пузырек?

– А это от американцев. Подарок. Витамины…

– Ага. Понятно.

В комнате было тепло, только что топили. Кто-то где-то возился. Был кто-то еще. В другой комнате. Как только он приложил к ее груди стетоскоп, квартира вдруг сотряслась от шума. Прямо за окном, между гардинами, промелькнул поезд. Ее дыхание было частым, слабым и сухим. Щелкнул саквояж. Пошли обратно. На этот раз мальчик был с кисточкой. На пальцах – пятна краски.

– Мама правда поправится?

Гвоздевич положил ему руки на плечи и безмолвно поцеловал в темя.

В прихожей Илья дал Александру денег на трамвай и талоны на хлеб, мясо, сладкое. Крушевский замешкался:

– Нет, что вы. Не надо.

– Надо, надо.

– Я вас умоляю, не надо…

– Держите, держите. У нас много. Мне стабильно выдают. Она почти не ест, мы с сыном едим мало. Вам нужно поправляться. Кожа да кости… Спасибо вам за все.

– За что…

– Проводить вас на трамвай?

– Нет.

– Найдете?

– Найду.

* * *

Получив временный документ, Александр отправился в Бельгию. Пока делали паспорт, он разбирал свои вещи, которые хозяйка квартиры сохранила в подвале, там и заночевал, не спалось, все думал: что делать с этим барахлом? бесценным барахлом? Днем гулял, вечерами перебирал тетради, книги, до глубокой ночи вздыхал над фотографиями, по утрам его посещало пугающее равнодушие: все выбросить к чертям! Расспрашивал старых знакомых об отце – никто ничего не знал. «А мы не думали, что ты жив». Могли не говорить: он и так понял. Получил паспорт и без проволочек выехал в Париж. Альфред устроил его на почту. С первого жалованья Крушевский заказал дрова для себя и Боголеповых. Старик был очень доволен.

* * *

15. IX.1945

Вчера я был в гостях у Альфреда, у него был Этьен Б., он считает, я должен изменить образ жизни; например, начал рисовать, вести дневник сновидений. Альфред сказал, что Огюст Деломбре был потомком известного французского астронома и сам отдал много лет изучению космических тел, в частности влиянию Луны на человеческую психику и сны, вел дневник сновидений и сопоставлял свои записи с лунными фазами; был активным антидарвинистом-социалистом, выступал против колониальной политики. Selon la légende[98], когда барону было десять лет, на него произвела жуткое впечатление этнологическая выставка, юный Деломбре был так сильно потрясен, что не мог есть, спать и говорить, он долго и тяжело хворал, не выходил из дома, перебирал карты, атласы и всевозможные книги об Африке и Индокитае, после чего он отправился в путешествие, которое продлилось несколько лет, в результате он стал активным борцом с устроителями человеческих зоопарков, он писал антропологические труды и сам печатал брошюры. Любитель анаграмматических игр и поклонник Киркегаарда[99], барон также писал философские опусы под разными псевдонимами; интересовался психологией, гипнозом и сновидениями, ставил опыты, в том числе и на родственниках. Кузен его жены (мадам Деломбре англичанка, живет в Руссийоне), мистер Харриз (в шутку барон за глаза его звал Снорриз) был родом из Корнуолла, он страдал не только от расстройства всех им унаследованных фамильных предприятий, с которыми ему пришлось проститься, но и от многочисленных заболеваний, в том числе от ожирения, одышки и редкой, мало изученной болезни: у него во сне останавливалось дыхание, несчастный вынужден был спать под наблюдением сиделки. Он бедствовал в своем Корнуолле, и Деломбре пригласил его переехать к нему. Альфред сказал, что мистер Храпун недурной был шахматист, правда увлекшись игрой, сильно сопел. Барон взялся лечить своего гостя – тот не имел ничего против, более того, м-р Харриз не воспринимал барона всерьез и до конца не верил, что на нем ставят опыты. Порывшись на полках, Альфред показал мне сочинение: Auguste Delombré “Le Somnambulisme et L'Âme Immortelle”, Paris, 1938. Довольно толстая книжечка, в которой подробно описан случай мистера Харриза, а также опыты, целью которых было не только излечить пациента от сомнамбулизма, но и доказать наличие души; приглашенный для этого гипнотизер (наверняка шарлатан) колдовал над спящим англичанином, который под воздействием метронома и команд гипнотизера вздрагивал во сне и бредил (примеры сомнамбулической речи были уморительные), однако вибрации души так и не были обнаружены; м-р Харриз прожил в Шато-Деломбре что-то около пяти лет и покинул Францию с началом «drôle de guerre»[100], что с ним было дальше – неизвестно.