Червь - Джон Фаулз

О: Нет.

В: А иные лица из числа ваших былых знакомцев не давали о себе весточки?

О: Вот только Клейборн.

В: Клейборн? Вот так так. Она под присягой показывала, что не знает, где вас искать.

О: Стало быть, солгала. А сама подослала сюда своего присного. Есть у неё такой Иркулес Скиннер. Числится лакеем, а на деле головорез.

В: Проставьте так: «Геркулес». Когда он сюда заявился?

О: В конце июня.

В: Что же, показал он, что недаром прозывается Геркулесом? Вздумал поди увести вас силком?

О: Хотел было, да я подняла крик. Тут прибежал муж и сбил его с ног. А потом я пошла к брату Уордли — он грамоте знает — и просила написать Скиннеровой хозяйке, что я всем про неё рассказала, и если со мной случится беда, то ей мои слёзы отольются.

В: С той поры она вас не тревожила?

О: Нет.

В: Завидные, видать, кулаки у вашего мужа — не в пример его умению выбирать жену. Где он нынче работает?

О: Где придётся. Он работает на пару с моим дядей, как и мой отец. Куют решётки и задники для каминов, сами и прилаживают. А полки каминные — это по отцовой части: он у нас плотник. Мастера искусные, а вот работу им дают неохотно — из-за нашей веры.

В: Так вы бедствуете?

О: На жизнь хватает. У нас говорят, что всякий верующий должен получить свою долю от мирских благ. Мы и живём по этому правилу: кто богаче, делится с тем, кто беднее.

В: А теперь, мистрис Ли, извольте рассказать про ту роль, которую вам выпало представлять в апреле сего года, не упуская ни единой сцены. Когда Его Милость впервые пожаловал к вам в заведение Клейборн?

О: Около начала месяца. Числа не помню.

В: Прежде вы его видали? Хоть где-нибудь?

О: Нет. Его привёл лорд Б.

В: Вы знали, кто он таков?

О: В первый раз нет. Но скоро узнала.

В: От кого?

О: Клейборниха взялась у меня о нём выпытывать. А как я рассказала, она и открыла, кто он есть.

В: Что она ещё о нём говорила?

О: Что его не худо бы пообщипать. И велела мне привязать его к себе покрепче.

В: Ну а Его Милость? Находил он приятность в постельных шалостях?

О: Ничего этого между нами не было.

В: Как не было?

О: Едва мы вошли ко мне в комнату и я потянулась его обнять, от отвёл мою руку и объявил, что все мои старания будут напрасны. И что он пошёл со мной лишь затем, чтобы не попасть на зубок лорду Б. И прибавил, что хорошо заплатит за молчание.

В: И вы не пустили в ход свои хвалёные уловки и кунштюки?

О: Нет.

В: Вас это не удивило?

О: Я много знала таких примеров.

В: Неужто?

О: Да. Правда, мало кто делал такое признание с порога, наперёд не попробовав. Кто мог, покупал наше молчание, а иные покупали даже похвалы.

В: Похвалы их удальству?

О: Был у них такой обычай при расставании. Да мы их и сами из корысти наущали. А между собой посмеивались: «Кто похвальбой берёт, тот к делу не льнёт». Сдаётся мне, что такое не только в борделях водится.

В: Очень мне надо выслушивать твои бордельные прибаутки.

О: Это больше истина, чем прибаутка.

В: Довольно. Итак, он не пожелал или не смог. Что было дальше?

О: Его Милость поставил себя со мной учтиво. Он рассказал, что лорд Б. очень меня нахваливает. А потом стал расспрашивать про мою распутную жизнь и полюбопытствовал, по нраву ли мне это занятие.

В: Он держался без стеснения или робел?

О: Как будто это всё ему в диковину. Уговариваю лечь рядом — отказывается, даже сесть не захотел. Потом всё-таки присел на краешек кровати и рассказал немного про себя. Что никогда ещё не знал женщины, и эта мысль причиняет ему душевное сокрушение. И ещё он терзается оттого, что принуждён это скрывать от родных и друзей. И что он отверг уже несколько выгодных партий и домашние не оставляют его попрёками, потому что он в семье младший сын и больших надежд иметь не может. Мне сдаётся, он был огорчён много сильнее, чем показывал. Говорит и отворачивается, точно от стыда, что некому и душу излить, кроме такой, как я.

В: Что же вы на это?

О: Я, как могла, стала утешать. Сказала, что он ещё молод: мало ли я знавала мужчин в таком же положении, а теперь всё при них. Отчего бы нам теперь же не сделать испытание? Но он и слушать не захотел. Вдруг вскочил с кровати и, когда я пыталась его вновь усадить, сказал: «Довольно. Оставь меня», — будто досадует на мою неотвязчивость. И тотчас бросился просить прощения и уверять, что виной всему не моя неискусность, что я честно употребила всё своё старание, что надо быть мраморной статуей, чтобы не растаять от таких поцелуев и много чего ещё. А под конец сказал, что, если у меня достанет терпения, он бы не прочь ещё раз испытать себя при следующем свидании через два дня, а то в этот раз он должно быть надсадил душу в ожидании, ибо не знал ни меня, ни обычаев этого места; теперь же его опасения улеглись, и он уверился в моих прелестях, пусть и не имел ещё случая узнать их близко. Вот и всё.

В: Вы уговорились о втором свидании?

О: Да.

В: Он расплатился?

О: Перед уходом швырнул на кровать несколько гиней.

В: Мне желательно узнать следующее: были ли эти расспросы и любезности несходны с повадками прочих сладострастников при подобных свиданиях?

О: Нет.

В: Разве не в обычае у джентльменов, получив удовольствие, незамедлительно от вас уходить?

О: Бывают и такие, но много больше получают удовольствие и от нашего общества. Поговаривают, что таких приятных бесед, как у Клейборн, во всём Лондоне не ведётся. Девиц, которые только в постели речисты, она у себя не держит.

В: Так вам и другие особы делали признания в этом роде?

О: Всяк на свой лад. Иную тайну они и жене поверить не решатся, а перед нами, прости Господи, можно не таиться.

В: Добро. Пришёл ли он к вам в другой раз?

О: Пришёл.

В: И что же?

О: То же самое и повторилось: не захотел он меня. И тут он объявил своё желание, чтобы этим делом, которое никак ему не даётся, занялся со мной его слуга, а он тем временем станет на нас любоваться. Он только боялся, как бы я не отказала, посчитав эту прихоть непонятной и ни с чем не сообразной, и потому с готовностью обещал мне хорошее награждение.