Сержанту никто не звонит - Шимун Врочек

Так умер бог толпы.

... — Я хочу стать солдатом.

— У тебя белое лицо, мальчишка. Еще великий Цезарь говорил: испугайте человека. Если его лицо покраснеет — он храбр, если же побледнеет... Ты — трус, а мне не нужны трусы. Пошел прочь, недоросль!

Трибун цедит слова, гордясь высокомерной, нахватанной — не своей, ученостью. Он молод, лет на семь старше меня, тринадцатилетнего, и ему есть чем похвастаться. Он читал «Записки о Галльской войне», он помнит Цицерона и, наверное, процитирует по памяти «Природу вещей». Мое образование проще: мятеж, дядька Флавий, короткий меч, входящий между ребер, долгие скитания, одиночество, голод и боль... Зато я знаю то, чего не знает кичливый трибун второй когорты семнадцатого легиона.

Я знаю: сложное можно сделать простым.

Я ухожу.

... — Я хочу стать солдатом.

В повадках центуриона есть что-то волчье, хищное, словно бы обладатель повадок недавно вышел из леса и завернулся в человеческую шкуру: кряжистую, с крепкой шеей. Седой ежик венчает круглую лобастую голову. Глаза смотрят задумчиво.

— Дурак, — говорит центурион, широкая ладонь почти ласково прикасается к моему затылку, сбивает с ног. — Ты молод и глуп.

Центурион уходит.

— А ты — старый козел! — кричу вдогонку. — Я достаточно храбр, чтобы сказать это?

Центурион оборачивается, с усмешкой смотрит на меня, сидящего в пыли.

— Достаточно глуп, чтобы крикнуть.

Я ненавижу эту ухмылку так же, как ненавидел бронзовую змею, пожравшую улицу моего родного города...

— Встать, зелень! Подойдешь к Квинту из пятой палатки, получишь пять палок по заднице и одеяло. Скажешь: я приказал. Потом пойдешь на поварню чистить котлы. Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел...

Я чувствую: он знает.

Сложное сделать — простым.

— Барр-а-а-а!

Воспоминание юности: ревущая центурия, бежит, пытаясь держать строй; крик разъяренного слона «Барра!» в нашем исполнении больше похож на вопль перепуганного слоненка. Перед нами темнеет фигура центуриона Фурия, белеет его лицо; выражения с такого расстояния не разобрать, но я уверен — все мы уверены — что центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, сейчас ухмыляется. Думаю, ненависть нашу он тоже прекрасно чувствует, даже не видя выражений глаз...

— Держать равнение! — его голос легко перекрывает наши вопли. — Левый край, подтянуться!

— Барр-а-а-а!

— Твою мать! — бегущий передо мной споткнулся, выронил деревянный меч, пробежал несколько шагов, заваливаясь вперед и высоко взмахивая руками... Ударил переднего под колени плечом — они упали вместе, ругаясь на чем свет стоит. Я пробежался по упавшему щиту...

— Делай как я! — кричу. Перепрыгнуть барахтающуюся кучу — со щитом в одной руке и здоровенной деревяшкой в другой, в доспехах — не так-то просто. Левой ногой — на спину лежащему — раз! правой ногой — уже на землю — два! Бегу.

— С-сука! — орет сзади обиженный голос. — И ты с-су... И ты! И ты тоже!

По стопам моим, так сказать.

...В тот же день, вечером, Фурий подозвал меня. Все ушли в палатки, на другом конце лагеря кто-то громко требовал «Арторикс!», а волк-центурион — непокрытая голова; седой ежик и глубоко сидящие глаза — улыбался и молчал. И я молчал, только вот не улыбался...

Ненавидел.

— Дурак, — сказал Лупус неожиданно. — Ты правильно поступил сегодня, ты не сломал строй... в настоящем бою ты спас бы этим множество жизней... Но я уверен: сегодня ты ляжешь спать с разбитым ртом. Я не буду вмешиваться. И еще: ты вряд ли станешь центурионом. Все. Проваливай...

— Я стану центурионом, — шептал я, ложась спать. Распухшие губы болели, щека кровоточила изнутри. Из четверых, что напали на меня ночью, трое выполнили команду «делай как я». И среди них не было никого из лежавших тогда на земле...

— Я стану старшим центурионом.

...Мне потребовалось на это двенадцать лет...

— Когда вы толпа, вас легко уничтожить, — говорит центурион, расхаживая перед нами. — Но строй... строй разбить гораздо сложнее... Тит, Комус, ко мне! Защищайтесь!

В следующее мгновение удар в голову валит меня с ног. В ухе — звон, в глазах — темень. Глухой гул.

— Встать!

Привычка взяла свое. Встаю. Даже не встаю — вскакиваю. Кое-как — сквозь туман — углядел Комуса, на его лице — ошеломление. Спорим, у меня такое же?

— Это было просто, — говорит Лупус, потирая здоровенный мозолистый кулак. — Я напал на них неожиданно: раз. И два: они были сами по себе. А ну-ка!

В этот раз я успел поднять щит и придвинуться к Комусу. Кулак центуриона бухнул в щит — я даже слегка подался назад. Потом...

— Делай, как я!

Качнулся вперед, плечом — в щит. Комус повторил за мной. Слитным ударом Лупуса сшибло на землю.

— Делай, как я!

Я занес ногу, целя в ненавистный бок... Я стану центурионом!

Колено опорной ноги пронзила страшная боль, казалось: кипятком плеснуло изнутри... Падаю!

— Врагу что-то кажется простым — сделайте это сложным, — заговорил Фурий, стоя надо мной, обхватившим пылающее колено. Я рычал, стиснув зубы, на глазах выступили слезы. — Скорее всего, в следующий раз он десять раз подумает, прежде чем нанести удар.

— Ненавижу, — хрипел я, — Убью! Сука... Ненавижу.

...Двадцать восемь лет прошло, но я помню, как было легко и просто: ненавидеть тебя, старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк. И как стало сложнее, когда по навету мальчишки-трибуна — того самого, который был на семь лет меня старше — был отдан под трибунал и казнен волк-центурион...

... — По приказу старшего центуриона Квинта Гарса!

Я вошел в палатку, минуя двух стражей, вооруженных пилумами. Арестованный поднял взгляд, узнал и по-волчьи ухмыльнулся. Ненавижу, привычно подумал я... затем с удивлением обнаружил, что ненависти как таковой больше нет. Есть привычка.

— Этого и следовало ожидать, — сказал Лупус обыденно, словно только меня и ждал, сидя под арестом. — Ты вечно лезешь в неприятности, Тит.

— Я принес меч.

Легкий клинок — даже с ножнами он легче той деревяшки, с помощью которой нас учили владеть оружием — лег перед центурионом.

— И что с того? — усмехнулся Фурий. — Думаешь, я брошусь на меч, как делали опозоренные военачальники? Спасу свою честь?

— Так думает старший центурион Квинт Гарс. Он послал меня.

Я умолчал, что сам пришел к приору с этой просьбой.

— Так думает не старина Гарс, — сказал Фурий, глядя мне в глаза, — так думает трибун второй когорты.

— Но...