Двуликий демон Мара. Смерть в любви - Дэн Симмонс

— Нассал на свой носок, — сказал шофер и потряс передо мной тряпицей, показывая, что не шутит. — Защищает лучше, чем дурацкая лягушачья маска, что напялена на вас. Хотите попробовать?

Я воздержался.

Вчера на передовую и с передовой перемещались в основном части АНЗАКа. [Австралийский и Новозеландский армейский корпус. — Прим. ред.] Их наступление на Позьер началось в воскресенье где-то после часа ночи, и кровопролитные бои продолжаются до сих пор. Сидящие в штабе идиоты по крайней мере перестали посылать людей в атаку при свете дня. Но, похоже, темнота не особо помогла шотландцам и «анзакам», сражавшимся за Позьер и крохотные лесочки вокруг него: санитарные машины набиты битком, и сразу за линией окопов сверхурочно работают дюжины похоронных центров.

Похоже, всякий раз по прибытии на фронт мне суждено возглавлять похоронные команды. Пока четырнадцатая дивизия стоит в резерве за австралийскими частями, наша первая задача — похоронить убитых австралийцев. Работа неприятная, но по крайней мере эти тела не провисели неделю или больше на проволочных заграждениях.

Ведется яростный артиллерийский огонь. Я с удовольствием обнаружил, что резервные части размещаются в траншеях, которые всего несколько дней назад были передовыми, поэтому землянки здесь глубокие и хорошо оборудованные. Я делю землянку глубиной добрых двадцать футов с двумя другими лейтенантами по имени Малькольм и Садбридж. Прямо по соседству находится землянка капитана Брауна, еще более глубокая.

В нашей имеются полог из мешковины при входе, нары, полки и даже стол, за которым можно играть в карты. Помещение освещается двумя фонарями «молния» и выглядит в таком освещении довольно уютно. Здесь гораздо прохладнее, чем в пыльном июльском пекле наверху.

Час или два назад лейтенант Малькольм предложил выровнять пол под столом, каковое предложение мы сочли дельным, поскольку стол немного шатался. Молодые Малькольм и Садбридж с энтузиазмом взялись за дело и несколько минут копали глинистую землю, чтобы сделать ровные площадки под каждой ножкой, а потом вдруг под лопатой Малькольма показалась полуистлевшая синяя ткань. «Похоже, какой-то лягушатник потерял свой мундир», — простодушно сказал Малькольм, продолжая копать.

Смрадный запах разлился в воздухе за секунду до того, как нашим взорам явились останки руки.

Я вышел выкурить трубку и переговорить с капитаном Брауном. Когда вернулся, вся вырытая земля была засыпана обратно, и мальчики играли в карты за шатким столом.

Я выбрал верхние нары, наивно предполагая, что крысам туда труднее забраться — меня передергивало при мысли об огромных жирных тварях, ползающих по моему лицу в темноте, — но вскоре заметил, что бревенчатая балка надо мной слабо поблескивает, словно вся ее поверхность шевелится. Я поднес к ней фонарь и обнаружил, что она сплошь покрыта вшами. Погасив свет, еще полчаса чувствовал, как мерзкие насекомые сыплются мне на грудь и щеки. Не в силах заснуть, я вышел из землянки и присел на стрелковую ступеньку, чтобы написать все это при свете орудийных зарниц.

Прекрасная Дама не пришла. Я бы сказал, что это место недостойно ее, но я знаю: причина не в этом. Однако я верю, что скоро увижусь с ней снова.

Даже здесь, в резервных окопах, мы находимся в пределах прямой видимости и винтовочного выстрела от германских позиций у Позьера. Пули вонзаются в мешки с землей над моей головой с хорошо знакомым звуком.

Я чувствую, как вши ползают по мне в поисках теплых складок и швов на моей почти новой форме. По опыту знаю, что первые несколько дней буду ловить и давить паразитов, а потом махну на них рукой и смирюсь с постоянным зудом по всему телу.

Пора возвращаться на нары. Через три часа у меня первый обход взвода в окопах.

28 июля, пятница, 8.00 утра

Вчера полковник вызвал меня в свой хорошо оборудованный блиндаж и осведомился, почему я попросил о переводе в четырнадцатую дивизию. Я признался, что хотел перейти не в четырнадцатую, а в тридцать четвертую, чтобы находиться рядом со своими университетскими товарищами. Полковник — низкорослый бледный мужчина, явно страдающий несварением, — раздраженно швырнул на стол бумаги и выругался сквозь зубы. Похоже, в штабе стало известно об ошибке — мои документы действительно следовало отправить в тридцать четвертую дивизию, — и теперь все бесились из-за ошибки какого-то писаря.

— Ну и что нам теперь с вами делать, О'Рурк? — пролаял полковник, хотя мое имя было черным по белому напечатано на нескольких анкетах, лежавших перед ним.

Я не нашелся с ответом. У меня просто в голове не укладывалось, что среди всей этой кровавой бойни — мои люди целую неделю хоронили австралийцев, новозеландцев и шотландцев — кого-то может волновать, что одного младшего лейтенанта приписали не к той дивизии.

— Мы не можем отправить вас в тридцать четвертую, — прорычал полковник. — У них нет никаких бумаг на вас, и они заняты переформированием. И мы не можем оставить вас здесь, поскольку в штабе все на пену исходят.

Я кивнул. Мне хотелось просто оставить все как есть. Я уже начал сближаться с другими младшими офицерами — в частности, Малькольмом и Садбриджем — и по-настоящему сдружился с капитаном Брауном и несколькими сержантами.

— Вот, подпишите. — Полковник подвинул ко мне бумаги через обшарпанный стол.

Я взглянул на анкеты.

— Прошение о переводе обратно в стрелковую бригаду, сэр? — Мне казалось, прошла уже целая вечность с того дня, когда я видел жалкие остатки бывшей бригады, покидающие Альбер.

Полковник уже вернулся к более важным бумагам.

— Да, да, — нетерпеливо бросил он и махнул рукой, веля мне подписать документы. — Вы останетесь здесь, пока мы не получим приказ о вашем переводе, а это произойдет не позже чем через неделю-другую. Давайте просто отправим вас на прежнее место службы, хорошо, О'Рурк?

— Лейтенант Рук, сэр, — поправил я, но чернозубый карлик не обратил на меня внимания. Я подписал бумаги и вышел.

Только через несколько часов сообразил, что это может значить. Вчера я получил весточку от сержанта Роулендса, и в своей записке он упомянул, что резервные траншеи под Калонном оказались очень даже уютными, как и надеялись выжившие солдаты и офицеры стрелковой бригады. Они с превеликим удовольствием просидели бы там до конца войны. Если придет приказ о моем переводе…

Нет, так и с ума сойти недолго. Я слишком верю в Бога Иронии, чтобы рассчитывать, что такая простая вещь, как очередной перевод, спасет меня.

9.00 вечера того же дня

Знойный, липкий вечер. Небо над «ничейной землей» цвета вареных лимонов. Все ползают как сонные мухи, изнемогая от жары и почти желая, чтобы опять зарядили дожди, изводившие нас все лето здесь, на Сомме. Даже в землянках стоит невыносимая духота, и люди спят в полном обмундировании на настилах в траншеях, подложив под голову мешок с песком. К счастью для нас, немецкие снайперы тоже слишком изнурены жарой, чтобы заниматься своим делом с энтузиазмом.