Верные, безумные, виновные - Лиана Мориарти

– Все хорошо.

Со времени их последней встречи Клементина казалась похудевшей и немного постаревшей.

– Мы едем на ужин, – пояснила Тиффани. – Я знала, вы живете поблизости, и решила завезти штрудель, который приготовил Вид. Помню, тебе понравилось. Дакота с Видом в машине.

Она достала из сумки контейнер с замороженным штруделем и отдала Клементине, которая осторожно взяла его, словно он радиоактивный.

– Спасибо. И еще раз благодарю за прелестную куклу, которую вы прислали Руби.

– Не за что. Мы получили вашу открытку с благодарностью. Кажется, Вид пытался тебе позвонить…

Клементина заморгала:

– Извини, да, я собиралась позвонить вам, просто…

– Просто вы на самом деле не хотите иметь с нами никаких контактов, потому что не хотите вспоминать о том дне и, прежде всего, потому что едва с нами знакомы, – сказала Тиффани. Ей надоела вся эта чушь. – Я понимаю. Очень даже понимаю.

Клементина вздрогнула.

– Но дело в том, что Дакота винит себя за то, что в тот день случилось с Руби. Она буквально замучила себя этим чувством вины.

У Клементины отвисла челюсть. Казалось, она сейчас заплачет.

– Правда? Серьезно? Мне так жаль. Я поговорю с ней. Скажу ей, что она тут совсем ни при чем.

– Дакоте надо повидать Руби. Надо увидеть, что с ней все хорошо. И по сути дела, я думаю, Виду тоже надо ее увидеть. На минутку. Знаю, мы не так уж хорошо знакомы с вашей семьей, но это случилось в нашем доме, и постарайся понять, что на нас это тоже подействовало, и… и…

Она замолчала, потому что из коридора к ним вдруг прибежала Руби с Веничком в руках. Увидев незваную гостью у двери, она обхватила мать за ногу, засунула в рот большой палец и стала рассматривать Тиффани.

– Привет, Руби.

Тиффани опустилась на корточки и погладила тыльной стороной ладони розовую бархатистую щечку. Руби равнодушно взглянула на нее большими голубыми глазами. Какая-то незнакомая взрослая тетя без подарков.

Тиффани улыбнулась Клементине. Оказалось, ей тоже необходимо было увидеть Руби.

– Она замечательно выглядит, – сказала Тиффани.

Клементина шире приоткрыла входную дверь:

– Может, позовешь Вида с Дакотой?

Очередное дождливое утро. Очередная беседа с группой пожилых людей. Въезжая на парковку перед администрацией общины, где каждый месяц проводились собрания Ассоциации пенсионеров округа Хилз, Клементина чувствовала жжение и сухость в глазах. Бóльшую часть ночи она не спала, в голове крутилось слово «расстаться», пока она наконец не села, нашла блокнот и ручку и записала: «Меня беспокоит, что наш брак может развалиться». Разве не было проведено исследование, доказывающее, что фиксирование волнений на бумаге ослабляет стресс? Фактически она была шокирована, увидев это записанным без утайки. Это совершенно не помогло ослабить ее стресс. Она выдернула лист и порвала на мелкие кусочки.

Когда накануне вечером Вид, Тиффани и Дакота ушли после своего неожиданного визита, Клементина немного взбодрилась. Наступило определенное облегчение, своего рода разрядка после пугающего события, которое наконец произошло. Сама мысль о возможности увидеть Вида и Тиффани приносила больше переживаний, чем реальность. В воспоминаниях о том вечере все их качества казались преувеличенными, а на самом деле они обычные дружелюбные люди. Тиффани не была такой уж сексуальной, как запомнилось Клементине. Вид был не таким уж харизматичным. Они не обладали особой гипнотической сексуальной энергией. А бедная маленькая Дакота – всего лишь ребенок, который взял на себя ужасное бремя вины, не имеющей к ней никакого отношения.

Но ей было совершенно ясно, что Сэм так не думает. Едва гости ушли, он развернулся и пошел на кухню, чтобы зарядить посудомоечную машину. Он отказался говорить о чем-то другом, помимо их домашних дел: перед школой он отвезет Холли на занятие таэквондо, Клементина переведет деньги на кредитную карту, не надо беспокоиться о завтрашнем ужине, потому что они едут к родителям Клементины. Потом они пошли спать каждый на свое место. В течение долгой ночи ей пришло на ум, что они с Сэмом уже расстались. Люди могут легально расстаться и жить под одной крышей. Они делали в точности это.

Сигнал будильника принес ей облегчение, поскольку больше не нужно было пытаться уснуть. Она встала и стала практиковаться в игре, а потом у нее состоялся утренний урок с тринадцатилетним Логаном, с которым она занималась последние два года. Ему не нравилось приходить сюда, но он продолжал вежливо ей улыбаться. Преподаватель музыки Логана сказал его матери, что у мальчика талант и что было бы преступлением его не развивать. Логан преуспел в технике игры, но сердце его принадлежало электрогитаре. Это была его страсть. Пока Логан играл в то утро, прилежно выполняя все указания Клементины, она подумала, что, наверное, такой же она показалась Энсли, когда играла перед подругой отрывки для прослушивания. Какое жуткое слово она тогда употребила? «Как робот». Следует ли сказать бедному мальчугану Логану, что он играет как робот? Так в чем же дело? Она готова была поспорить, что на электрогитаре он не играет как робот.

Сейчас всего полдвенадцатого, а она чувствует себя так, словно на ногах уже много часов.

Потому что она действительно уже давно не спит, напомнила она себе, раскрыв зонт и шагая через забитую машинами парковку.

– Где ваша скрипка, дорогая? – спросила глава Ассоциации пенсионеров округа Хилз, когда Клементина представилась.

– Моя скрипка? – переспросила Клементина. – Вообще-то, я виолончелистка, но… гм…

– Значит, ваша виолончель, – сказала женщина, чуть заметно закатывая глаза, что как бы подчеркивало излишнее внимание Клементины к второстепенным деталям: в конце концов, виолончель всего лишь большая скрипка! – Где ваша виолончель, дорогая?

– Но я не буду сейчас играть на виолончели, – смущенно произнесла Клементина. – Я – приглашенный лектор. Буду проводить беседу.

На миг ее охватил ужас. Она проводит беседу, так? Это ведь не шутка? Конечно нет. Она проводит беседу.

– О-о, правда? – разочарованно произнесла женщина. Она заглянула в лист бумаги у себя в руке. – Там написано, что вы виолончелистка. Мы думали, вы нам сыграете.

Она выжидающе посмотрела на Клементину. Клементина подняла руки:

– Мне жаль. Я провожу беседу под названием «Один обыкновенный день».

Ради всего святого.

Она чувствовала ужасное утомление. Есть ли во всем этом какой-то смысл? Помогает ли она кому-то или просто занимается этим, чтобы почувствовать себя лучше, искупить свою вину, отдать долги, выровнять чаши весов добра и зла?

Идея о лекциях в общине возникла потому, что она пыталась оправдаться в глазах матери. Через несколько дней после возвращения Руби из больницы Клементина пила с матерью чай и сказала (в ушах у нее до сих пор звучал ее тихий смущенный голос), что испытывает потребность сделать что-то, что помогло бы людям осознать, насколько легко могут случиться подобные происшествия, и не повторять ее ошибок. Она чувствовала, что должна «рассказать свою историю».