Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Через час в бригаде всем уже было известно о новом наступлении немецких войск в районе Курской дуги. У костров шли обсуждения и споры относительно этого грустного сообщения. У большого костра, где находился комбриг, собралась толпа партизан, которым читал сводку Николай Петрович. Все с большим вниманием слушали Гудкова о тяжелых боях, которые сейчас ведут наши войска против наступающих немецких армий. Окончив чтение сводки, Гудков, осмотрев всех присутствующих и немного подумав, сказал:

— Товарищи! Сейчас Красной Армии в районе Курской дуги очень тяжело. Немцы опять пытаются прорвать нашу оборону и начать новое наступление теперь уже на Центральном фронте. Мы, партизаны, должны оказать помощь нашей армии. По железной дороге из Минска через Оршу и Смоленск немцы подбрасывают к Орлу танки, самоходки и другую технику. Наша задача — не давать немцам подвозить все это к фронту. Нам нужно сейчас, как никогда раньше, рвать железную дорогу, минировать все железнодорожные пути и мосты, делать засады на автостраде Минск — Орша. Это будет наша помощь обороняющейся сейчас Красной Армии! Командиры отрядов, высылайте группы подрывников!

В эту же ночь в сторону железной дороги было выслано несколько групп наших минеров. Я же, в свою очередь, всю ночь при свете костра писал и переписывал сводку от Совинформбюро. Получившиеся листовки мы послали с нашими группами, выходящими на задание. Вот когда я особенно почувствовал необходимость пишущей машинки.

Все последующие дни мы с Николаем следили за сообщениями по радио из Москвы. Немцы в районе Курской дуги все еще пытались развить наступление. В районе Орла, на Центральном фронте, передвижение противника к 10 июля было приостановлено, а на Воронежском фронте шли особенно ожесточенные бои. Танковым соединениям немецких войск удалось вклиниться в нашу оборону, и к 12 июля на некоторых участках фронта они выдвинулись на 20–35 километров. Особенно они рвались к Прохоровке.

Теперь уже у нашего приемника ко времени передач сводок Совинформбюро собирались многие партизаны, и, хотя мы слушали с Николаем радио только с помощью телефонных наушников, все равно окружавшие нас товарищи с нетерпением ждали сообщений из Москвы, которые мы записывали по ходу передачи на бумагу. Когда кончалась радиопередача и приемник выключался, все присутствующие тут же спрашивали:

— Ну, что там? Как там наши? Держатся еще или уже отступили?

— Держатся! Не дают немцам развернуться! Колотят их танки и сбивают самолеты.

— Ура! Молодцы! — слышны были радостные возгласы партизан в лесу около радиостанции.

По радио мы узнали, что 12 июля перешли в наступление войска Брянского и левого крыла Западного фронтов. А в районе Прохоровки развернулось самое большое встречное танковое сражение. С обеих сторон участвовало одновременно 1200 танков и самоходных орудий. Над этим полем боя шли также ожесточенные воздушные бои. Мы узнали, что Прохоровское танковое сражение выиграли советские войска. Оно стоило немецкому командованию больших потерь в личном составе и до 400 танков. 12 июля стало днем крушения немецкого наступления на Курск с юга. Это сообщение нашего радио партизанами было принято с огромной радостью, и снова в лесу были слышны радостные возгласы и крики:

— Ура! Наша берет!

— Ну, теперь наши дадут прикурить этим немцам! — уверенно заявили партизаны, радуясь успехам наших войск на Курской дуге. У всех были радостные лица. В эту ночь почти никто из нас не спал.

— Эх, нам бы теперь побольше тола прислали! Мы бы тогда показали немцам, на что способны гудковцы! — заявили наши подрывники.

* * *

На другой день Агапоненко снова уехал в сторону Михайловщины. С ним вместе поехали и братья Короткевичи. В дорогу я их снабдил от руки написанными листовками со сводками от Совинформбюро и просил их по возможности прочитать местным жителям.

— Слушай, командир, — обратился я к Агапоненко, — как там обстоит дело с пишущей машинкой? Узнай, пожалуйста. Тебе же обещали ее достать в Толочине.

— Хорошо, комиссар, я узнаю.

Но голова его была забита главным образом мыслями о лагере и гарнизоне противника в Михайловщине. Там у него нашлись полицаи, с которыми он завел связь через одного из них, и, кажется, намечается подготовка к побегу большой группы военнопленных. И пока ему было не до пишущей машинки.

Если раньше в сторону Толочина партизаны проезжали от Лавреновичей прямо по большаку через болото, а затем через Серковицы на большак к Толочину, то теперь, в связи с созданием немецкого гарнизона в Серковицах, пришлось Агапоненко со своими спутниками объезжать этот гарнизон, делая крюк по болоту километров в десять. Имея в виду мою просьбу, Агапоненко планировал, прежде чем поехать в сторону Михайловщины, заехать в деревню Каспарово, где у него были связные, через которых он пытался выкрасть у немцев в Толочине пишущую машинку. По пути они должны были вначале проехать деревню Уголевщину. Но в нее заезжать было довольно опасно, так как совсем рядом, километрах в двух, в поселке Озерцы находился довольно большой немецкий гарнизон, откуда в свое время бежал из плена комбриг Гудков. Поэтому в сторону Уголевщины из деревни Дроздово они ехали со всеми предосторожностями по лощине, поросшей мелким кустарником. Алексей Короткевич, ехавший впереди них, внимательно всматриваясь в сторону Уголевщины, тихим голосом сказал:

— Кажется, в деревне все тихо. Немцев не видно.

— Ну, тогда поехали, — предложил Агапоненко. Но, как только они подъехали к крайнему дому, навстречу к ним выбежала из сарая пожилая женщина и испуганным голосом крикнула:

— Хлопцы, не езжайте в деревню! Там немцы!

— Много их?

— Не знаю, одного пока только видела.

— Ну, это ничего, — заявил Агапоненко.

Деревня представляла собой прямую улицу, поэтому хорошо просматривался противоположный конец ее. Никаких немцев разведчики там не увидели, но на всякий случай приняли меры предосторожности. Они уже проехали половину улицы, как навстречу подбежала девочка лет 12 и сказала:

— Дяденьки, к нашей соседке, которая живет на самом краю деревни, сейчас пришел немец. Он к ней часто приходит, вроде бы поменять соль на яички, и тихонько заводит разговор: «Бабка, давай яйки, на тебе соль». А потом начинает выспрашивать:

«Партизанен гут, одер никс? Сталин гут, одер никс?» А бабушка половину не понимает, что он по-немецки лопочет. Этот немец совсем не зловредный, как другие, и всегда приходит в деревню один. Вот и сегодня он опять пришел к ней и уходить, видно, не торопится.

— А ну-ка, хлопцы, поехали! Посмотрим, что это за немец такой! — дал команду Агапоненко.

И они втроем подъехали к дому этой старушки. Николай Агапоненко и Егор Короткевич зашли в хату, а Алексей остался с лошадьми у этого дома. За столом сидел немец в форме военного интенданта. Увидев вошедших партизан, он встал, поднял руки и дрожащим от волнения голосом заговорил:

— Их бин дойч коммунист. Геноссен. Комрад. Товарищ. Руссиш партизанен гут, гут.