Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

Я добиваюсь успеха для всех нас. Я знаю, что мы обладаем способностями, и желаю, чтобы они нашли себе применение».

Вопрос о возможности обучения пасторских дочерей за границей серьезнейшим образом обсуждался в гавортском пасторате на «семейном совете» во главе с достопочтенным Патриком Бронте. В обсуждении участвовала также и мисс Элизабет Брэнуэлл на правах главного спонсора намечаемого предприятия.

Наконец решение было принято.

12 февраля 1842 года Шарлотта и Эмили Бронте покидают благословенный гавортский пасторат и устремляются в новый таинственный и увлекательный мир, раскинувшийся по ту сторону Ла-Манша, — мир, полный неодолимого, неизведанного очарования. Их путь лежал в Бельгию, в брюссельский частный пансион супругов Эгер.

«Бельгия! Лишенное поэзии и романтики название, хотя, где бы ни произнесли его, находит в моем сердце такой отклик, которого никакие сочетания звуков — будь они сама гармония — не смогут вызвать.

Бельгия! Это слово тревожит мир моего прошлого, извлекая на свет почти забытые образы, будто на кладбище — прах давно усопших; могилы вскрыты, мертвые подняты; мысли, чувства, воспоминания, что долго пребывали в небытии, видятся мне встающими из праха — и многие в ореоле; но пока я вглядываюсь в их призрачные очертания, словно пытаясь в них удостовериться, — звук, пробудивший их, умирает, и они все до единого исчезают легкими завитками дыма, поглощенные могилами и придавленные памятниками. Прощайте, светлые видения!»[28]

Воистину впечатления Шарлотты Бронте, сопутствующие ее знакомству с этой страной, не поддаются более точному описанию, нежели вышеприведенное высказывание, предложенное впоследствии ею самой.

Все здесь казалось прекрасным и по-особому притягательным; повсюду словно бы веял бодрящий, живительный дух непостижимой свежести и новизны. Любая случайная мелочь таила в себе своеобразное, неповторимое очарование и бесконечно радовала неискушенный взор старшей пасторской дочери. Восторженность не была свойственна ей от природы; любые, даже очень сильные чувства она проявляла робко и крайне сдержанно, однако, едва они с Эмили оказались в Брюсселе, потрясенная и опьяненная своими собственными внутренними ощущениями, Шарлотта Бронте не удержалась от восклицания, обращенного к сестре;

— Погляди-ка, милая Эмили! Что за чудо! — она в упоении простерла правую руку вперед и грациозно обвела ею окружающее пространство. — Я ощущаю здесь дух самого Господа! — прибавила Шарлотта с самым серьезным видом. — Можешь смеяться надо мной, милая сестрица, и шутить по поводу моих странностей и чудачеств сколько твоей душе угодно. Но, право же, мне думается, будто на каждом здешнем здании, на каждом дереве, на каждой канаве, на каждом камушке, на каждой песчинке лежит благословенный отпечаток праведного перста самого Творца!

— Вот еще, — недовольно буркнула Эмили. Она отнюдь не разделяла бурных восторгов сестры. — Очнись, Шарлотта. Бельгия — это страна иезуитов. Кому, как не нам, дочерям англиканского пастора, знать обо всех возможных опасностях, какие таит в себе ее влияние.

— Я убеждена, — сказала Шарлотта, когда сестры направились к роскошному особняку — тому самому, где, очевидно, им предстояло провести оговоренные в контракте полгода, — что наша чистая вера послужит нам вполне надежным прибежищем, которое убережет нас от всякой скверны. Так что никакая опасность нам не грозит.

— Будто бы! — возразила Эмили. — Моя дорогая Шарлотта, ты уже в опасности, коль скоро позволила себе поддаться искушению, заключенному в мнимых чарах Брюсселя. Ты толкуешь о вере? Прекрасно! Разве ты не знаешь, что в этой стране наша вера станет нашим клеймом? Здесь мы с тобой будем считаться еретичками; нашу священную веру бельгийцы будут кидать нам в лицо как самое страшное обвинение, какое только можно себе вообразить. Вспомни хотя бы нашего достопочтенного ирландского дедушку Гуга Бронте! Разве он не являет собой нагляднейший пример того, как человек может страдать за свою веру?

— Ты права, моя дорогая, совершенно права! — горячо подхватила Шарлотта. — Но скажи по совести: ужели тебя совсем не привлекает Бельгия? Ужели ничто здесь тебе не близко?

— Разве что убогие лачуги фламандских фермеров, которые встречались нам по пути в Брюссель.

Эмили помрачнела.

— Но, сестрица, — сказала Шарлотта серьезно, — нам с тобой ни на минуту не следует забывать о той благородной цели, во имя которой мы сюда прибыли.

— О, как можно об этом забыть! — ответила Эмили. — Ведь я дала обещание по меньшей мере полгода прозябать в леденящих объятиях вселенской печали, изо дня в день скучая над учебниками на этом злополучном континенте. Конечно же, я так и поступлю, можешь не сомневаться. Но, дорогая сестра, одному Богу известно, как мне все это не по душе! О, — неожиданно воскликнула она, сжимая руки, словно в порыве внезапно нахлынувшего всплеска чувств, — о, как бы мне хотелось вернуться домой, в Гаворт, к благословенному семейному очагу, к нашим дорогим близким!

— Эмили, сестрица, мы только что приехали! — напомнила Шарлотта. — И, надеюсь, будем здесь счастливы.

— Не беспокойся, дорогая, — ответила Эмили, — я исполню свой долг. Но я убеждена, что не смогу быть счастлива в стране, где царят фривольные нравы, ложные представления и странные порядки.

— Мы не вправе судить об этом, — заметила Шарлотта. — Нельзя так категорично говорить о том, о чем знаешь лишь понаслышке.

— Здесь господствует католицизм, — заявила Эмили со всей возможной серьезностью, когда они с Шарлоттой оказались на пороге величественного здания, над входом которого красовалась медная табличка с выгравированной надписью: «Pensionnat de Demoiselles»[29], и ниже — «Madame Heger»[30].— Здесь господствует католицизм, — повторила Эмили, — и этого довольно, чтобы составить свое мнение об этой стране уже заранее.

— Но ведь так было и у нас в Англии, моя дорогая Эмили, — возразила Шарлотта. — Не будь нашего славного короля Генриха[31]да лютеровского движения[32]Англия и по сей день оставалась бы могучей католической страной. А, кроме того, нельзя применять ко всем людям одну и ту же мерку. Я убеждена, что и среди католиков можно встретить достойных, добропорядочных людей… Что с тобой, Эмили, дорогая? Я никогда прежде не замечала в тебе столь ярого религиозного фанатизма.