Крушение - Эмили Бликер

– Я, честно, не понимаю, как вам удавалось скрывать это так долго? Я же по вашему лицу это вижу, всякий раз, когда вы произносите ее имя. Вы в нее влюблены, верно? Не знаю, на каком именно этапе это случилось, но в том, что это случилось, я уверена. Только одного я не могу понять – любила она вас или нет? – И журналистка так впилась глазами в его лицо, словно надеялась силой вырвать у него ответ. – Ее так легко не прочитаешь.

Список людей, которых Дейв по-настоящему ненавидел, до сих пор состоял лишь из одного человека – Кента, но теперь его пополнила еще и Женевьева Рэндалл. До чего же властолюбивая, жадная до славы сука.

– Я не обещал, что буду что-то говорить. Слушать – пожалуйста, но ни одного «да» или «нет» вы от меня не дождетесь. Ни одного.

– Да вы уже ответили на все мои вопросы, Дэвид. – Она произнесло его имя с такой мстительной злостью, точно плюнула. – Я вас вычислила. Я же говорю, вы влюблены в Лиллиан, а она взяла да и полюбила Кента.

У Дейва задергались губы; он пытался удержать их, глядя журналистке в лицо, такое оживленное, каким оно не было за все время интервью.

– Видели бы вы, что с ней было, когда я задала ей вопрос о смерти Кента. Плакала настоящими слезами. – Ожидая его реакции, Женевьева только что не облизывалась, как сытая кошка. – Да и вы… каждый раз, когда сегодня речь заходила о Кенте, вы не могли скрыть ненависти к нему. Невооруженным взглядом видно, что вас до сих пор снедает ревность, а тогда, на острове, после того, как она родила его ребенка, вы просто взяли и убили его, сознательно и хладнокровно, а потом избавились от тела. Лиллиан, устрашенная вашим темпераментом и отчаянно нуждаясь в том, кто позаботился бы о ней и ее ребенке, согласилась подыгрывать вашей лжи. Вот почему вы не хотите, чтобы могилу Пола перенесли сюда с острова, и вот почему Лиллиан и вы теперь как чужие, хотя на балу в «Карлтоне» вы всем сумели пустить пыль в глаза. Вы убили того, кого она любила, и она никогда не простит вам этого.

Она уставилась на него. Яростные щелчки прекратились, и Дейву показалось, что она вся трепещет от гнева. Так, значит, вот на что она весь день ему намекала? Вот какую историю ей не терпелось поведать миру… и как же она ошиблась!

– Очень интересная теория, мисс Рэндалл. – Дейв кашлянул, прикрывая смешок. – Надеюсь, что теперь, когда у вас нашелся хотя бы один слушатель, вам полегчало. – И он вежливо улыбнулся, чувствуя, что не прочь подразнить ее еще немножко. – А теперь, с вашего позволения, я начну приводить в исполнение свой зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не говорить больше с вами.

Женевьева Рэндалл побросала в портфель свои бумаги и карточки, схватила его, прижала к животу и буквально вылетела из комнаты, бормоча что-то о «правде» и «отстаивании своих интересов в суде». Дейв только покачал головой. Женевьева Рэндалл, эта острая на язык акула телевизионной журналистики, мастер скандального телерепортажа, при ближайшем знакомстве оказалась совсем не такой, как он думал. Умной? Да. Беспощадной? Несомненно. Проницательной? Вот уж ничуть.

Глядя на люстру, качнувшуюся под потолком, когда Женевьева грохнула дверью, он вдруг буквально похолодел от страха. Если уж журналистка, которая брала интервью у двух действующих президентов, получила три премии «Эмми» и одну «Пибоди» и зарабатывала на жизнь интервью с террористами, насильниками и убийцами, так неверно судит о его секретах, то что же думает о его истории Бет?

Та как раз заканчивала разговор с Ральфом. Быстро пройдя через комнату, Дейв обеими руками обхватил ничего не подозревающую жену.

– Вот чего мне весь день не хватало, – сказал он в ее клубнично-блондинистые ароматные кудряшки.

– И мне, – засмеялась она, обхватила его руками за талию и прижалась к нему крошечным животом, так что вся их семья сразу оказалась в одном объятии. Ее макушка не доставала Дейву даже до плеча.

Он заглянул в себя в поисках хоть какого-то подозрения, боли, гнева, но ничего не нашел.

– До чего же я устал сегодня… Век бы ни одного репортера больше не видать.

Бет наморщила носик и улыбнулась.

– Ой, прости, а я, кажется, подписала тебя еще на одно интервью.

– Как это? – Так вот о чем она щебетала тут с Ральфом.

– Я пригласила их зайти к нам, когда родится наш малыш.

Дейв понял, что действовать придется осторожно. С одной стороны, нельзя, чтобы кто-то решил, будто ему есть что скрывать, но с другой – ему невыносима была сама мысль о том, чтобы снова оказаться в одной комнате с Женевьевой Рэндалл. Кто знает, какого рода обличения будут роиться у нее в голове тогда?

Бет, кажется, заметила, что допустила оплошность.

– Вообще-то это не настоящее интервью. Просто я пригласила их зайти и сфотографировать нас с младенцем. Пусть все видят, какая мы счастливая семья.

– То есть вопросы задавать они не будут?

Она покачала головой.

– Нет, просто пощелкают тебя, меня и ребенка. Это же можно?

– Что, сняться с тобой и с ребенком? Разумеется!

Через шесть месяцев

И почему она решила пригласить гостей на просмотр премьерного показа ее истории на «Хэдлайн ньюс», Лиллиан сама не могла понять. Выпуск назывался «Кошмар в Раю», что уже отдавало мелодрамой. Но и вся передача оказалась под стать названию – сплошные сопли и слезы.

Прошло ровно шесть месяцев с тех пор, как Женевьева Рэндалл со своей командой побывала у них дома. Выпуск планировали показать в июне, к годовщине их спасения с острова, но из-за текущего судебного процесса премьеру решено было передвинуть на август.

Наконец телеканал сдался. По словам Джерри, новостная программа должна была выиграть этот иск, хотя бы из-за свободы слова. Но, как подумала Лиллиан, они, наверное, решили, что ее скромная особа не стоит такой уймы судебных издержек. А может быть, просто поняли, что история сенсационна сама по себе и незачем еще пытаться доказать то, на чем так настаивала мисс Рэндалл?

В общем, они уже смирились с тем, что никогда не увидят этой программы, как вдруг в конце лета позвонил Ральф и сказал, что их поставили в эфир. Лиллиан едва поверила своим ушам. Новость в мгновение ока облетела их маленький городок, все хотели поговорить о премьере. Вот они и подумали – чем отвечать на сотни вопросов разных людей, не лучше ли взять и устроить для всех вечеринку? Лиллиан села к компьютеру, отстучала несколько электронных писем и отправила их соседям и родственникам.

В тот вечер Джошу и Дэниелу даже отменили ранний отбой и разрешили посидеть со взрослыми в полуподвальной комнате, где был оборудован домашний кинотеатр. Как только начался показ, все стало происходить в убыстренном темпе. Постановочные кадры авиакатастрофы и их выживания на острове монтировались с фрагментами интервью, которые оказались на удивление скучными. Каждый раз, когда ее показывали крупным планом, эта жуткая штука с плоским семидесятидюймовым экраном, которую Джерри завел себе в месяцы своего вдовства, нахальным образом демонстрировала все ее морщинки и расширенные поры. К концу показа она решила, что камера высокого разрешения ей не друг, но остров в ее изображении выглядел просто раем. Под конец они сделали такую штуку – камера отъезжала, поднимаясь над ее островом все выше и выше, пока он совсем не скрылся из виду, оставив после себя лишь непомерную ширь океана. То же произошло и в ее жизни. Чем дольше она жила дома, тем расплывчатее делался в ее памяти остров, словно сливаясь со всем, что было в ее жизни до и после него. В иные дни она даже и не вспоминала о нем. Но сегодня был не такой день. Сегодня она все вспомнила в деталях – и растения с красными прожилками на листьях, окружавшие их лагерь, и зудящие укусы мелких песчаных блох, которые жалили ее в лодыжки, и запах дыма от тлеющего бамбука. В памяти всплыло все – каждый поцелуй, каждый синяк, каждая слезинка. Но она все равно заставляла себя смотреть.