Крушение - Эмили Бликер

– Не могу. Я не могу больше быть счастливой. Я этого не заслуживаю, – бормочу я, но тут меня предает мое тело, без моего на то желания отвечая на его ласки. Я прижимаюсь к нему, трусь обгоревшим лицом о его теплую ладонь.

– Я не жду, что ты забудешь о нем, но можно же иногда позволять себе маленькие удовольствия. Когда умер мой отец, мне стало трудно по утрам вытаскивать себя из постели – я все время думал о том, что единственный человек, которому я был действительно небезразличен, ушел из моей жизни. Чувствовал себя виноватым, когда смеялся шуткам, услышанным по телевизору, или радовался встрече с друзьями. И я не сразу понял, что отец меньше всего хотел бы, чтобы его уход загнал меня в состояние эмоционального ступора. Он же меня любил. И был бы рад знать, что я продолжаю жить и быть счастливым.

Слушая, я понимаю, что он во многом прав. По этой самой причине я никогда не чувствовала себя виноватой за нашу с Дэвидом любовь. Я знала, что мой муж и дети не хотели бы, чтобы я была несчастна без них. И, как ни больно мне думать об этом, я все же надеюсь, что и Джерри найдет со временем женщину, которую полюбит он сам и которая полюбит не только его, но и моих детей, даст им всю ту заботу и то внимание, которых уже никогда не смогу дать им я. И все равно, это другое.

– Пол был младенцем. Все, что ему было нужно, – это моя забота, а я с этим не справилась.

– Это не твоя вина. Просто он умер, вот и всё. То же могло случиться с ним и в постельке кондиционируемой детской где-нибудь в Миссури. Просто иногда младенцы умирают. Это, конечно, страшно. Но что ты теперь собираешься делать – казнить себя всю жизнь? – Он приобнимает меня одной рукой, и она поднимается и опускается вместе с моими плечами, когда я пожимаю ими.

– Не знаю. Я ведь никогда раньше не переживала ничего подобного. Не знаю, сколько это может продолжаться. – Голос у меня дрожит. Надо помолчать, а то я заплачу. А если я начну плакать сейчас, то могу и не остановиться.

Теперь он обнимает меня уже обеими руками, и я прижимаюсь лицом к его голому плечу. Кожа у него горячая, почти как песок, но она обжигает совершенно по-другому. Эта связь между нами снова напоминает мне о том, что я придумала, чтобы убить свою боль, – если Дэвид, конечно, согласится. Я почти уверена, что он мне откажет, но попробовать все-таки стоит.

Запрокинув голову ему навстречу, я легко касаюсь губами его ключицы, позволяя себе еще раз испытать, как от прикосновения к его безупречно чистой коже меня словно пронзает разряд молнии, от макушки до пят. Его руки, держащие меня в объятиях, едва заметно напрягаются и придвигают меня еще ближе. Я не противлюсь. Проводя губами сначала по его шее, затем по подбородку, добираюсь, наконец, до рта и впиваюсь в него горячим, жадным поцелуем.

Испытывает ли он нерешительность, я не знаю, потому что принимает меня всем своим ртом, тоже, видимо, изголодавшись, и когда наши тела касаются, прижимаются, впиваются друг в друга, я и сама уже не чувствую ничего, кроме нарастающего желания. Удивительно. Похоже, может сработать.

Я почти забыла, до чего хорошо нам было вместе. Его руки точно знают, где я хочу, чтобы они были. Они движутся вниз по моей шее, скользят по плечам, к груди. Дэвид тяжело дышит, и я понимаю, что он соскучился по мне так же, как я по нему.

Когда его рот снова накрывает мой, мои ладони начинают скользить по его спине вниз, пока я не нащупываю пояс его хаки. Теперь он подвязывает их полоской материи, вырезанной из нижней части штанин. Наощупь я прохожу по этому импровизированному ремню со спины к животу, где нашариваю узел, но развязать его, не глядя, оказывается трудно. И тут он замечает, что я делаю. Его шершавые ладони мгновенно смыкаются вокруг моих пальцев, точно тиски.

– Что ты делаешь, Лили?

– А на что это похоже? – спрашиваю я, стараясь вспомнить, что такое флирт.

Он сбрасывает с себя мою руку и вскакивает так, словно вот-вот убежит.

– Извини, Лил, но я сегодня не в настроении.

– Разве ты не скучаешь по тому, что у нас было раньше, Дэвид? Только не говори мне, что тебе это не нравилось. Ты что, больше меня не хочешь?

– Дело не в том, чего я хочу или не хочу сейчас; дело в благоразумии и безопасности. Я больше не могу ставить свое физическое желание выше твоей безопасности. Если ты забеременеешь, то умрешь. – И он рывком подтягивает пояс, закрепляя ослабевший узел.

– И что в этом плохого, Дэвид? – вцепляюсь я в эту возможность. – Ну, рожу еще одного ребенка. Это, конечно, будет не Пол, но все равно вспомни, как нам было хорошо всем вместе, как мы его любили… А что до беременности, то это ведь не в первый раз, теперь я точно знаю, что делать. А если и умру… что ж, по крайней мере, избавлюсь от этого острова.

Он застывает.

– Это не твои слова. Ты что, пришла сейчас сюда соблазнять меня, чтобы я тебя обрюхатил?

– Ты ведь говорил, что хочешь, чтобы я была счастлива. Я много об этом думала. И решила, что это был бы наилучший выход. – Слыша свои слова, произнесенные вслух, я понимаю, что говорю сейчас, как сумасшедшая, полностью чокнутая, но мне так хочется избавиться от этой навязчивой пустоты внутри. Не знаю, поможет то, что я задумала, или нет, но так хочется…

Он тоже считает, что я спятила; отвращение и жалость ко мне написаны у него на лице. Я закрываю глаза руками. Не хочу это видеть. Если Дэвид возненавидел меня, то у меня ничего больше не осталось. Совсем ничего.

– Это будет не то же самое, Лиллиан. – Звук моего старого имени шокирует меня, даже вызывает что-то вроде омерзения.

– Знаю, – бормочу я в ладони.

И тут словно огромная волна настигает меня. Мой малыш умер. Его больше не будет. Никогда. Он ведь не игрушка, которую можно заказать по Интернету, когда старая сломается. Он никогда, никогда не будет больше со мной, и мне всегда будет так же больно. До конца дней. У меня вырывается жалобный вскрик; меня душит стыд за то, до чего я докатилась.

Весь остаток моей энергии уходит сейчас на то, чтобы удержать себя от припадка гнева: мне хочется упасть сейчас на песок, колотить по нему руками и ногами и реветь в голос, словно бьющийся в истерике годовалый малыш. В то же время хочется вскочить и, разбрасывая ногами песок, во все горло орать: ТАК НЕЧЕСТНО! Потому что так нечестно.

Но больше всего мне нужен сейчас Дэвид. Он – мое лекарство, он единственный, кто вынес все то же, что и я, и даже больше. Мне нужны его сильные руки, его ласковые слова. Он всегда здесь, со мной, и теперь, сама того не осознавая, я жду, что он обнимет меня. Я опускаю руки и оглядываюсь. Солнце садится, языки пламени от костра тянутся к небу. Дэвида нет. Внимательно приглядевшись, я различаю его голову в воде – она мелькает среди волн, он плывет. Поздравь себя, Лиллиан, – единственный человек, который тебя любил, и тот удирает. Но ничего, ты еще отплатишь ему за это в один прекрасный день, когда потеряешь его второго ребенка и спятишь окончательно, а его превратишь в свою персональную сиделку. Но не сегодня. Сегодня у тебя не хватит сил.