Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2 - С. Т. Джоши

новшества на основе слабых научных теорий? Разве при определенных условиях стратегия откровенного обращения к устойчивой старине, то есть энергичного возрождения старых форм, чье применение вполне оправдано связью с жизнью, не гораздо лучше безумной страсти к разрушению всего привычного и мучительному и нелепому поиску странных фигур, которые никому не нужны и не несут никакого смысла?»

Впрочем, проблемы К’ньяна касались не только художественной сферы. Наука «пришла в упадок», на историю «все чаще не обращали внимания», и религия из красивого ритуала постепенно скатывалась до низменных суеверий: «Рационализм понемногу вырождался, превращаясь в фанатичные дикие предрассудки… от терпимости не осталось и следа под натиском бешеной ненависти, особенно по отношению к внешнему миру». Рассказчик делает такой вывод: «Упадок К’ньяна был в самом разгаре: жители реагировали на стандартизированную жизнь по расписанию, пришедшую вместе с господством механизмов, со смесью апатии и истерии». Как тут не вспомнить осуждающее отношение Лавкрафта к «культуре механизмов», характерной для его времени, и его мысли о том, к чему все это приведет?

«Мы узнаем о всяких бесполезных реформах и реформаторах: стандартизация культурных норм, искусственные виды спорта и представлений, профессиональные актеры и учителя и другие схожие примеры развития в области механизмов. И они будут равносильны большинству остальных реформ! Тем временем усилится напряжение из-за скуки и неудовлетворенного воображения, результатом чего станут все чаще совершаемые преступления страшной извращенности и крайней жестокости»96.

Эти суровые и, к сожалению, очень верные размышления указывают на основное различие между «Курганом» и более поздними рассказами вроде «Хребтов безумия» и «За гранью времен»: на тот момент Лавкрафт еще не пришел к политической теории «фашистского социализма», согласно которой распределение материального достатка между многими и ограничение политической власти до нескольких человек приведет (по его мнению) к настоящей утопии, и граждане смогут работать всего несколько часов в неделю, а остальное время тратить на благотворные интеллектуальные и творческие занятия. Это несбыточные мечты появились у него только около 1931 года, когда в результате все усиливающейся депрессии Лавкрафт полностью отрекся и от демократии (в которую он и так никогда не верил), и от чистого капитализма. Цивилизацию К’ньян он, как это ни удивительно, называет «чем-то вроде коммунистического или полуанархического государства», хотя, как нам уже известно, в стране есть «преобладающий типаж», который «достиг высот посредством генетического отбора и социальной эволюции», поэтому на самом деле жизнь в К’ньяне основана на аристократии ума, а «ежедневный порядок вещей определяется, скорее, традициями, а не законом». Социализм он не упоминает, а слова о «периоде идеалистической индустриальной демократии», который уже «в прошлом», выдают напрасную надежду Лавкрафта на то, что механизацию можно каким-то образом обойти или обуздать, дабы традиционные взгляды и поведение остались практически нетронутыми. В рассказе этого не происходит, и мы понимаем, что по самым разным причинам, на которых я подробнее остановлюсь в следующей главе, Лавкрафт стал с пессимизмом размышлять о судьбе западной цивилизации.

«Курган» получился интеллектуально насыщенным произведением и более объемным, чем изначально требовалось от Лавкрафта, а большой объем не сулил ничего хорошего в плане публикации. Состояние Weird Tales было шатким, и Фарнсуорт Райт выбирал рассказы как никогда осторожно. Неудивительно, что в начале 1930 года Лавкрафт жаловался: «Этот чертов дурак только что не принял историю, которую я написал для клиента из Канзас-Сити, – видите ли, она чересчур длинная для печати в одном номере и по структуре не подходит для разделения на части. Мне беспокоиться не о чем, так как гонорар я уже получил, однако наблюдать за капризами этого осла просто тошно!»97 Лавкрафт не указывает, сколько Бишоп заплатила ему за работу, и неизвестно, заплатила ли вообще, поскольку к 1934 году она успела задолжать ему приличную сумму.

Долгое время считалось, что к рассказу приложил руку Фрэнк Белнэп Лонг, ведь сама Зелия Бишоп заявляла, что «Лонг… работал со мной над повестью и давал рекомендации»98, однако в 1975 году сам Лонг сообщил, что «не имел никакого отношения к „Кургану“. В этой мрачной и необыкновенно атмосферной истории с первой до последней страницы чувствуется стиль Лавкрафта»99. Правда, Лонг не объясняет, как так вышло, что Бишоп решила приписать эту работу именно ему (возможно, он уже об этом забыл), поэтому давайте разберемся в данном вопросе.

Лонг в то время выступал в качестве литературного агента Бишоп и разделял негодование Лавкрафта по поводу того, что повесть не приняли в журнал: «С его [Райта] стороны было совершенно неразумно дать отказ „Кургану“ – да еще с такой слабой отговоркой»100. До того момента, насколько я понимаю, Лонг принимал участие в работе над историей лишь косвенно – судя по всему, именно он перепечатывал рукописный текст Лавкрафта, потому что машинописная версия была подготовлена на пишущей машинке Лонга (а некоторые части текста получились искаженными и бессвязными – наверное, в каких-то местах он просто не сумел разобрать почерк Лавкрафта). Затем было решено (вероятно, самой Бишоп) сократить текст, чтобы он стал более подходящим для продажи в журнал. Этим и занялся Лонг, сократив исходный машинописный текст с восьмидесяти двух до шестидесяти девяти страниц – он даже не стал заново его печатать, а просто выкинул некоторые листы или вычеркнул отрывки. Копирка осталась нетронутой. По всей вероятности, Лонг пытался продать эту сокращенную версию повести (о чем сам мне рассказывал), однако Лавкрафт сомневался, что тот преуспеет, и в 1934 году писал: «Я предполагал, что сынуля Белнэп… так и поступил [то есть попробовал продать историю], и с изумлением узнал, что он перепробовал все возможное»101. Так или иначе, повесть нигде не принимали и впервые напечатали только в ноябре 1940 года в Weird Tales, куда ее взяли в сильно сокращенной форме.

Помимо приятной работы над «Курганом» Лавкрафт также трудился над менее интересной редакторской задачей, с которой к нему обратилась давняя коллега по любительской журналистике Энн Тиллери Реншоу (она продолжала преподавать то ли в средней школе, то ли в колледже). Также у Говарда появился новый клиент, Вудберн Харрис (1888–1988) – он был родом из Вермонта102, поэтому, возможно, обратился к Лавкрафту по рекомендации Уолтера Дж. Котса. Забавно (с учетом того, что Лавкрафт выступал за трезвый образ жизни), что среди текстов, присланных Харрисом, были и призывающие к отмене 18-й поправки!103 Со временем Харрис стал для него не просто клиентом. Лавкрафт привязался к этому малообразованному, но искреннему деревенщине и отправлял ему одни из самых длинных за всю свою жизнь писем, в том числе и послание конца