Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России (1700-1861) - Мишель Ламарш Маррезе

В рассказе Герцена «Сорока-воровка» герой-славянофил утверждает, что с точки зрения гражданских прав русские женщины куда счастливее своих европейских подруг. «С самой глубокой древности, — сообщает Герцен его устами своим читателям, — именье [женщины] не сливалось с именьем мужа, она имеет голос на выборах, право владения крестьянами». По части женского равноправия, как полагали эти авторы, России нечему было учиться у Запада.

С освобождением крестьян в 1861 г. преобразилась жизнь дворян-землевладельцев обоего пола. Подобно мужчинам, женщины-собственницы далеко не единодушно встретили известие об отмене крепостного права. Антонина Блудова «с благоговением» приветствовала отмену рабства и одобрительно отметила, что крестьяне ее курского имения спокойно восприняли Манифест 19 февраля 1861 г. Вероятно, более типичной была реакция неназванной помещицы, призывавшей «жен и матерей русских дворян» воспротивиться этому попранию дворянских прав собственности, в сущности равному прямой конфискации половины их имущества. Как утверждают исследователи, после 1861 г. дворянские семьи потеряли возможность достойно обеспечивать своих дочерей, и у незамужних женщин не осталось иного выхода, как самостоятельно добывать средства к существованию. В конце XIX в. дворянство отошло от землевладения и все чаще опиралось на государственную службу, работу в промышленности, карьеру в свободных профессиях как на источник для содержания своих семей. Как при этих новых обстоятельствах складывались судьбы дворянок в экономическом отношении, остается неизученным.

Больше интересовали исследователей изменения, происходившие в юридических правах женщин в конце императорского периода. В имущественном праве положение дворянок оставалось неизменным. Законодатели продолжали защищать власть женщин над их состоянием от посягательств мужей и стояли на том, что не только имущество жены не становится имуществом ее мужа, но он даже не приобретает посредством брака права на пользование или распоряжение им. Кроме того, после 1861 г. все больше женщин из всех слоев общества добивалось через суд раздельного жительства с супругами. Но в других отношениях положение женщин не улучшилось, а даже ухудшилось. При пересмотре закона о наследстве в 1912 г. реформаторы так и не предоставили женщинам равных с мужчинами наследственных прав. Более того, прогрессивное пореформенное устройство судебной системы как никогда ранее утвердило зависимость и беззащитность женщин. Как пишет Л. Энгельштейн по поводу уголовного права, даже в 1903 г. «женщины оставались объектами… произвола опекунов. Подобно детям и умственно неполноценным, женщины по-прежнему носили клеймо особых законодательных ограничений».

Присущие русской культуре образы сильной, властной женщины и ее слабой и беспомощной современницы находили параллель в правовой сфере, в которой тендерные отношения тоже воплощались весьма контрастно. Как мы убедились, правовой статус русской женщины был крайне противоречивым. Семейное право предполагало верховенство мужчин и требовало полной покорности жен их мужьям. И напротив, имущественное право видело в дворянках, независимо от их семейного положения, умелых распорядительниц собственности, не нуждающихся ни в защите, ни в надзоре. Авторы законов о собственности свели на нет различия между полами, отказавшись от скидок на женскую слабость и признав, что женщины способны к разумным действиям в собственных экономических интересах. Это допущение подтверждалось очевидным участием дворянок в имущественных тяжбах и той активной ролью, которую многие из них стали играть в управлении поместьями.

Эти противоположные представления о роли женщины легли в основу образов и решительных героинь тургеневских романов, и забитых жертв из пьес Островского. Эти героини вовсе не были плодами авторского воображения — их исторические прототипы предстают перед нами в прошениях, в материалах земельных тяжб, в купчих крепостях, в распоряжениях старостам. Некоторые из этих документов говорят о женской беззащитности перед лицом патриархальной системы императорской России, зато другие повествуют о том, как дворянки претворяли свою власть над поместьями и крестьянами во влияние в семье и в провинциальном обществе. В то время как семейное право оберегало патриархальные идеалы, в имущественном праве сложился противоположный взгляд на женскую самостоятельность, а вместе с ним и условия для ее практического воплощения.

За исключением таблиц в Приложении 2 и главе 5, все статистические таблицы в настоящей работе основаны только на материалах примерно восьми тысяч нотариальных сделок. До 1775 г. передача имущества регистрировалась в местных крепостных конторах в губерниях и в московской Юстиц-коллегии. Эти документы хранятся в фонде 615 (Крепостные книги местных учреждений XVIII— XIX вв.) и в фонде 282 (Юстиц-коллегия) Российского государственного архива древних актов. После 1775 г. имущественные сделки фиксировались в судебных учреждениях губернского и уездного уровня, а именно в губернских палатах гражданского суда или в уездных судах.

В фондах 615 и 282 содержатся тысячи записей имущественных сделок, касающихся всех видов передачи собственности — продажи имений с крестьянами и без них, продажи крестьян на вывод, отпуска крестьян на волю, заклада земли и крестьян, аренды земли, продажи садов, лавок, домов и земельных участков в городе, — а также росписи приданого, завещания, раздельные записи. В то время как по правилам полагалось записывать каждый вид сделок в отдельную книгу, во многих уездах различные категории документов регистрировались в общей описи. Кроме того, в указанных фондах находятся описи доверительных писем на имя уполномоченных лиц.

Для того чтобы проследить динамику участия дворянок в деятельности рынка земли и крестьян за время с 1700 по 1861 г., я сделала выборку из сделок, зарегистрированных в нотариальных учреждениях четырех уездов и в московской Юстиц-коллегии в течение пяти периодов. В рамках каждого такого пятилетнего периода я собрала данные за отрезок продолжительностью до трех лет (если удавалось найти соответствующие документы). Выбор административных единиц был продиктован доступностью материала. Хотя нотариальные записи, представленные в фонде 615, охватывают целых 226 городов, очень немногие из них обеспечены непрерывным материалом. Данные о сделках за 1805—1810 гг. были собраны в архивах Тамбова, Твери и Владимира, а за 1855—1860 гг. почерпнуты в основном из Приложения к «Санкт-Петербургским сенатским ведомостям», где ежемесячно публиковались сведения об имущественных сделках по всем губернским и уездным учреждениям. Для каждой сделки я учитывала следующие параметры:

• пол и чин покупателя и продавца;

• семейное положение женщин, участвовавших в сделке;

• вид проданного имущества;

• стоимость имущества в рублях[213];

• количество земли в десятинах;

• число крестьян, проданных вместе с землей;