Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

Миноре проходит мимо двери комнаты, дуя на ладони.

— Как получилось, — спрашивает Орито, — что ты стала здесь экономкой?

Югири проходит мимо в другом направлении, размахивая ведром.

Экономка разворачивает простынь, чтобы вновь сложить ее. «Учитель Биакко прибыл паломником на Якушиму. Мой отец, пятый сын незначительной семьи клана Мияке, был самураем только по рождению: он торговал рисом и просом и ловил в море рыбу. Он снабжал монастырь Миура рисом и предложил провести мастера Биакко по горам. И я пошла, и варила еду: на Якушиме девушки крепкие, — губы экономки изгибаются в редкой, застенчивой улыбке. — На обратном пути учитель Биакко сказал отцу, что небольшому женскому монастырю на горе Ширануи нужна экономка, которая не боится тяжелой работы. Отец тут же ухватился за представившуюся возможность: одной из четырех дочерей меньше, а значит, приданое нужно только для троих».

— О чем ты думала, когда речь зашла об отъезде в дальние края?

— Я очень нервничала, но радовалась тоже, потому что хотела увидеть большую землю своими глазами. Через два дня я уплывала на корабле, а мой остров уменьшался в размерах, пока он не стал совсем маленьким, с наперсток… а затем и вовсе пропал из виду.

Взрывной смех Савараби доносится из кухни.

Экономка Сацуки смотрит в прошлое: ее дыхание учащается.

«Ты больна даже тяжелее, — полагает Орито, — чем представляешь себе…»

— Ах, какая я болтушка! Спасибо за помощь, сестра, но ты не должна позволять мне удерживать тебя от исполнения твоих обязанностей. Я сама смогу сложить кимоно, спасибо.

Орито возвращается во внутренний коридор и вновь берется за метлу.

Аколиты стучат по воротам, чтобы их пустили назад, в свою часть храма.

Как только ворота открываются, лунно — серый кот пробегает между их ногами. Он проходит по двору, белка забирается на старую сосну. Кот прямиком направляется к Орито, трется о лодыжки и пристально смотрит на нее.

— Если ты вернулся за рыбой, плутишка, то второй нет.

Кот говорит Орито, что она бедное, глупое создание.

— В феоде Хизен, — первая сестра Хацуне гладит вечно закрытое веко, пока ночной ветер обдувает храм, — одно ущелье поднимается с северной стороны от дороги Саниодо к городу — замку Битчу. В узком проходе того ущелья ночь застала двух усталых коробейников из Осаки, и они решили переночевать рядом с заброшенным храмом Инари, Бога — лиса, у освященного веками орехового дерева, покрытого мхом. Первый коробейник, веселый малый, продавал ленты, расчески и всякое такое. Он очаровывал девушек, льстил парням, и дела у него шли хорошо. «Ленты целуют, — он пел, — девушки танцуют». Второй коробейник продавал ножи. Угрюмый тип, который считал, что все обязаны помогать ему зарабатывать на жизнь, а потому его тележка ломилась от непроданного товара. Тем вечером, когда начинается наша история, они согрелись у костра и заговорили о том, что будут делать, когда вернутся в Осаку. Продавец лент сказал, что женится на его давней, с самого детства, подружке, а продавец ножей хотел открыть ломбард, чтобы получать больше денег и поменьше при этом работать.

Ножницы Савараби — чик — чик — чик — режут хлопковую ленту.

— Прежде чем они легли спать, продавец ножей предложил помолиться Инари — саме, чтобы тот защитил их ночью в таком безлюдном месте. Продавец лент согласился, но как только он встал на колени перед заброшенным алтарем, продавец ножей отсек ему голову ударом самого большого топора, какой нашелся в его тележке.

Несколько сестер ахают, а Садае даже протестует: «Нет!»

— Как ше так, сестла? — удивляется Асагао. — Ты ше скасала, они стали длусьями.

— Так думал бедняга, который торговал лентами, сестра. А потом продавец ножей взял его деньги, закопал тело и завалился спать. Ночные кошмары или чьи‑то стоны мучили его? Совсем нет. Продавец ножей проснулся бодрым, позавтракал едой убитого и без происшествий вернулся домой в Осаку. На деньги убитого им человека открыл ломбард, разбогател, и скоро у него появилась красивая одежда, а ел он теперь серебряными палочками самые лакомые деликатесы. Четыре весны пришло, и четыре осени ушло. И однажды днем лохматый, заросший человек в коричневом плаще с капюшоном зашел в ломбард и вытащил из‑под плаща ящик орехового дерева. Из него достал весь гладкий, отполированный человеческий череп. Ломбардщик сказал: «Ящик, может, и стоит несколько медных мон, а зачем ты показываешь мне эти старые кости?» Незнакомец ухмыльнулся ломбардщику белыми — белыми зубами и приказал черепу: «Пой!» И точно так же, как я сейчас живу и дышу, сестры, череп запел вот какую песню:

«Сладок сон с моей красоткой и вкусна еда,

Там, где аист с черепахой да бела сосна…»

Полено трескается в очаге, и половина женщин подпрыгивает.

— Три символа удачи, — говорит слепая Минори.

— Так и ломбардщик подумал, — продолжает Хацуне, — но лохматому, заросшему незнакомцу он стал жаловаться, что рынок заполонили голландские безделушки. Он спросил, будет ли череп петь для любого человека или только для незнакомца? И сладким голосом незнакомец объяснил, что череп будет петь для настоящего хозяина. «Хорошо, — крякнул ломбардщик, — вот три кобана: попроси еще на один мон больше, и мы сразу разойдемся в разные стороны». Незнакомец ничего просить не стал, поклонился, положил череп в ящик, взял деньги и ушел. Ломбардщик долго не думал, как быстро обернуть волшебную покупку в деньги. Он щелкнул пальцами, ему принесли паланкин и отвезли его в дом одного ронина[70], который зарабатывал разными ставками на спор. Осторожный ломбардщик проверил свою покупку, пока его несли, и приказал черепу: «Пой!» И тут же череп запел:

«Дерево как жизнь, огонь — символ временной,

Там, где аист с черепахой под белой сосной!»

— Едва его привели к самураю, ломбардщик вытащил новую покупку и попросил тысячу кобанов за песню его нового друга — черепа. Без запинки самурай ответил ломбардщику, что тот потеряет голову за то, что оскорбит его доверие, если череп не запоет. Ломбардщик, который ничего другого не ожидал, согласился на такую ставку в ответ на половину состояния самурая, если череп запоет. Тогда хитрый самурай решил, что ломбардщик лишился разума — и увидел, как можно легко получить деньги. Он заявил, что шея ломбардщика ничего не стоит, и пусть тот поставит все свое богатство на кон. Радостный, что самурай проглотил наживку, ломбардщик еще повысил ставку: если череп запоет, то его соперник должен отдать все свое состояние — если, конечно, он не испугался. В ответ самурай приказал своему писцу оформить ставку клятвой на крови и скрепить ее в присутствии главы административного района, человека продажного, привыкшего к таким темным делишкам. Затем жадный ломбардщик поставил череп на ящик и приказал: «Пой!»