Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Очевидно, что такой дикий зверь мог чувствовать себя хорошо только среди себе подобных. Жил он среди солдат, вместе с ними участвовал в военных походах, с ними праздновал победы, с ними оставался, когда одержавшие победу грабили и убивали всех подряд. Армия наемников, конечно, обожала себе подобного предводителя, который множил свою популярность тем, что без оглядки поднимал им плату в ущерб прочим государственным расходам.

Он тоже был тираном. Его ближайшее окружение постоянно жило в страхе, что он напоит их ядом в кубке с фалернским. Команднр преторианцев Макрин почуял, что со стороны императора повеяло недобрым. Самое лучшее лекарство, подумал он, — это предупредить болезнь. Сговорился с одним преторианцем по имени Марциал, который за казнь своего старшего брата пылал местью к Каракалле. Свой долг он вернул 8 апреля 217 года смертельным ударом кинжала.

Народу Каракалла был противен, при вести о его убийстве никто не возмутился. Впрочем, все уже привыкли, что смена власти происходит именно таким образом, скорее удивлялись, если кто-то из цезарей умирал своей смертью. Сенат повелел разрушить статуи бывшего императора и отверг консекрацию.

А вот легионы… Он был их идолом, этот живущий среди них, делящий с ними ратные труды и радости — сиречь грабежи и убийства — император-сообщник. Они осаждали сенат, дескать, пожалуйте объявить Каракаллу богом.

Отцы народа сдались: ладно, пусть будет богом. И сделали его таковым под именем Divus Antonius Magnus.

Эти подробности нам понадобятся, чтобы понять последовавшее за этим.

Макрин оказался большим мастером лицемерия. На его счастье, Марциала забили до смерти, пока тот еще не заговорил. Так что Макрин скоренько встал во главе скорбящих: оплакивая боевого друга, простился с ним, справил траур. Слезы и золото проливал с большой пользой: растроганные легионы провозгласили его императором.

Первым делом он сослал родную тетку Каракаллы по имени Меса, что имело для него роковые последствия. У этой сказочно богатой и честолюбивой женщины было две дочери, двоюродные сестры Каракаллы: Соэмиада и Мамея. Обеих сестер небо одарило сыновьями, рожденными не в браке, а от любовной связи с кем-то. Сейчас открою, кто был этот кто-то, герой семейного свального греха.

Госпожа Меса дозналась, что легионеры начинают разочаровываться в Макрине. И причиной тому была не проводимая им политика, а его непопулярные действия: просто он уменьшил легионерам плату за службу. Да и шепот пошел, что он-де приложил руку к покушению на Каракаллу.

Итак, представлялся случай женщине вмешаться в судьбу Римской империи.

Меса воспользовалась случаем, богатыми подарками стала она привлекать легионеров на свою сторону.

Ее агенты проникли в легионы, стоявшие в восточных провинциях. Старшим офицерам рты позатыкали деньгами, а среди простых людей скупердяю Макрину искусно сложили славу бешеного, а под конец разнесли великую весть: здесь, среди них живет сын Каракаллы, по праву крови законный наследник трона.

Сын Каракаллы? Да не было у него детей!

Нет были.

Покойный император имел любовную связь с обеими двоюродными сестрами, и обе родили от него по мальчику. Сын Соэмиады Варий Авит Бассиан — старший, стало быть, он должен наследовать трон раньше, чем младший Александр, сын Мамен.

Сплетня насчет любовной связи императора со своими двоюродными сестрами отнюдь не была невероятной, потому что нравственность женщин в императорских семьях не многим отличалась от морали уличных девок. Но чтобы отцом детей был именно Каракалла? Если кто собирает дикий мед, да на него налетят осы, как знать, какая оса ужалила?

Однако если кто захочет верить чему-то, тот и поверит. Хитроумие и деньги госпожи Месы взяли верх: восточные легионы 16 марта 218 года провозгласили Бассиана императором вместо Макрина.

Так, словно Афродита из пены, вышел из навозной жижи, заливающей императорский трон в Риме, новый император под именем Цезарь Марк Аврелий Антонин Август. В историю он вошел под именем Элагабал или Гелиогабал.

Четырнадцати пятнадцати лет от роду, не по годам развитый, очень красивый мальчик. По словам его биографа Геродиана[84], он был «самым красивым юношей своей эпохи». (Если он на самом деле был таковым, то не понимаю, почему так легко поверили в отцовство Каракаллы, от скульптурного портрета которого, пугающего посетителей Неаполитанского музея зверски злобным выражением, с отвращением отворачивается каждый.)

До этого момента нового императора занимало другое.

В Сирии, помимо других богов, большим почитанием пользовался культ Ваала, бога Солнца. Римлян не особенно занимало, что наряду с их собственными культами в провинциях поклоняются и другим богам. Даже в самом Риме уделялось место, например, египетской Исиде или персидскому Митре. Там рассуждали так: не помешает быть в хороших отношениях с чужими богами, по крайней мере, эти последние не станут вредить.

В Эмесе, куда сослали Месу с детьми, был особенно пышный храм Ваала. Самого Ваала олицетворял большой черный камень в форме конуса. Это был камень метеоритного происхождения, и поскольку он свалился с неба, не было никакого сомнения, что это сам бог Солнца ниспослал его видимым заместителем своей невидимой сущности.

Меса деньгами и влиянием добыла для своего внука, предназначаемого в императоры, сан верховного жреца. Она знала, что делает. На легионеров производил глубокое впечатление прелестно одетый в пурпур юноша, почти ребенок, сверкающий камеями и геммами даже на сандалиях, в венке из цветов на ниспадающих волосах, особенно когда танцевал в облаках дыма пьянящих курений под сладострастные звуки восточной музыки перед мистическим алтарем чужого божества.

Мальчишке страшно нравилась жреческая служба. Он так и не расстался с камнем, свалившимся с неба. Увез его с собой в Рим и наряду с императорским титулом гордо носил сан верховного жреца.

Свое имя он тоже изменил на Элагабал (Гелиогабал). В Сирии имя бога Солнца было Elah Gabala, греки солнце называли Гелиос — из этих слов он и сложил громкое имя богу Ваалу, заодно указывающее и на его собственную божественную сущность.

Но как скоро над Римом восходил новый бог Солнца, так же скоро клонились к закату дни Макрина. Битву за битвой проигрывал он приверженцам Элагабала; в двадцать дней закончилось его короткое императорство. Его схватили и, соблюдая старый добрый обычай, казнили вместе с маленьким сыном.

Элагабал вошел в Рим.

Вернее даже и не он, а бог Ваал, — а еще вернее, метеорит. Сей достославный небесный булыжник покоился теперь на пьедестале, выложенном драгоценными камнями; его повозку везли шесть белых лошадей, она двигалась в окружении сенаторов, легионеров и придворных сановников. Весь путь их следования был посыпан золотым песком, народ размахивал факелами и забрасывал путь цветами. Император, он же главный жрец бога Солнца, выступал впереди шествия, с упоением танцуя и совершая пышные священнодействия, понятные только его соплеменникам-фнникийцам. Рим воочию узрел восточные обычаи: владыка мировой империи в шелковом женском платье финикийского покроя, расшитом драгоценными камнями, низко кланялся божественному камню; на голове — жреческая тиара, также отделанная золотом и драгоценными камнями; брови насурьмлены, лицо выкрашено белым и красным.