Осколки эпохи Путина. Бюрократия против нации - Андрей Савельев

Один из вариантов парламентского туризма — присутствие на всякого рода выборах за рубежом. Официальные или полуофициальные наблюдатели на выборах не столько наблюдают, сколько приятно проводят время. Мне довелось выехать на выборы лишь однажды — в Приднестровье. Не за счет Думы, поскольку официально Дума поддерживать отношения с Приднестровьем не хотела. За счет спонсоров из Администрации Президента и местных заинтересованных лиц. В этой поездке мы были вместе с депутатом из фракции ЛДПР В.Е.Чуровым, который через короткое время стал председателем Центральной избирательной комиссии РФ. Он, вероятно, практиковался, предвкушая скорое назначение. И мы с ним на пару обошли и объехали полтора десятка избирательных участков в Тирасполе и ближайших к нему населенных пунктах. Голосование там было как в советские времена — праздником. По итогам работы мы приняли участие в пресс-конференции, где объявили о полной законности выборов. Попутные мероприятия этой поездки — застольные беседы с руководством Приднестровья, дегустация вина в одном из монастырей, осмотр уникального стадиона. Мои коллеги, вероятно, очень устали от выборов, но все же остались в Тирасполе еще на день, чтобы вкусить прелестей продукции коньячного завода. Мне же подвернулась оказия отправиться домой в обществе президента Приднестровья Игоря Смирнова, и я предпочел коньяку добрый разговор.

Работая в комитете по делам СНГ и связям с соотечественниками, я как-то обошелся без единой командировки. Точнее, меня старались обходить как представителя оппозиции. Как будто, я не мог представлять избирателей, а готов был испортить сценарии депутатов от правительственных фракций. Посещать выборы, где вся «работа» заключается в перемещениях от стола к столу, я не хотел и не имел на это времени. А турфирма «Единая Россия» работала без устали.

Привилегия депутата, связанная с его работой, — свободно звонить в другие города России не только со службы, но из собственной квартиры. Оплачивает счета аппарат Думы. Звонки я предпочитал делать со службы и по служебным делам. Поэтому от моей работы перегрузки бюджета ожидать не приходилось. Но из кабинетов и квартир других депутатов переговоры с регионами велись настолько интенсивно, что Дума установила лимит, невероятный размер которого говорит сам за себя — не более 600 минут в месяц на депутата. Это очень много — многократно больше любого разумного запроса. Но и превышение лимита означало лишь, что аппарат фракции должен указать, за счет какого депутата из той же фракции этот лимит будет покрыт. Не все же висят на телефоне круглосуточно!

Я был изумлен, когда однажды мне сообщили, что мной лимит был превышен. Оказалось, что с думских телефонов за месяц мне и моим помощником довелось наговорить около 700 междугородних минут. Этого не могло быть, и я постарался разобраться. Выяснилось, что все дело в том, что один из моих помощников, разделявший кабинет с сотрудницей Комитета по конституционному законодательству, отправился в отпуск. Сотрудница решила, что ей выгоднее звонить не со своего аппарата, а с соседнего. И наговорила столько, что нам мало не показалось. Переговоры были явно частного порядка. Ну о чем можно говорить каждый день, иногда минут по сорок с одним и тем же абонентом? Судя по уровню интеллекта смазливенькой «специалистски», это была просто бабская болтовня. Думаете она была наказана за проступок? Ничуть! Мои разъяснения были в аппарате Думы приняты, но никаких последствий за использование думских телефонов в личных целях не последовало. Дамочку лишь пересадили в другой кабинет, где ее соседями были менее щепетильные коллеги.

Мне довелось использовать этот статус лишь однажды. В аэропорту Шереметьево, возвращаясь из поездки в Испанию (совсем не по думским каналам, но и не для развлечения), я вез с собой сувенирный меч, купленный в Толедо — Предмет в длинной коробке. Шел я обычным путем, не через vip-зал (что положено депутату) и был «просвечен» таможенником. Мне было предложено пройти процедуру тщательного досмотра, на что в ответ я предложил освободить таможенную службу от таких сложностей и предъявил депутатское удостоверение. Таможенник не хотел сдаваться, и сказал, что статус мне положен только в официальных поездках. Он ошибался. Я предложил ему попробовать меня задержать, а лучше — посмотреть в закон о статусе депутата. Таможенник не стал меня останавливать.

Показательно, что чиновники всячески стараются отделить депутата от его статуса. Как будто в Думе депутат является представителем народа, а за ее пределами — просто так прогуливается. Особенно поразило меня, что прокуратура неизменно стояла на позиции, что мои депутатские обращения ее сотрудники будут рассматривать наравне с обращениями граждан. Разве что, более аккуратно станут соблюдать сроки ответов. Несколько раз мне пытались объяснять, что мои требования в запросах не относятся к исполнению статуса депутата. Это, конечно, было формой произвола и правового нигилизма. Ведь я никогда не обращался по делам, которые касались исключительно меня. Но чиновники из органов прокуратуры в этом не хотели признаваться, и на значительную часть моих вопросов старались не отвечать или отделываться отписками. В результате вместо продуктивной работы происходил длительный обмен посланиями. По большей части выбить из прокуроров необходимую информацию удавалось, но добиться результата доводилось очень редко. С прокуроров брали пример и другие чиновники.

Возвращаясь к неприкосновенности, вспоминаю очень даже конкретную «прикосновенность». Случай произошел во время митинга на Болотной площади 14 апреля 2007 года. Я был заявлен как официальный организатор. Но сначала пришлось преодолеть хаос, царящий в головах милицейских чинов. Группе граждан не позволяли пронести на площадь древка своих флагов — метра три длиной. Нельзя, и все. Я поступил просто — взялся за один из концов упаковки с древками и пошел впереди. Проходя рамку металлоискателя, предъявил удостоверение. Меня пропустили, а за мной потянулся «хвост». В рацию постовому кричал начальник: «Не пускай, не пускай!» Но «хвост» уже втянулся на площадь и мы быстро смешались с толпой. А почему, собственно, не пускать? Что за идиотские ограничения? Кто вправе их вводить?

Затем я пошел к трибуне, обходя уже довольно густую толпу. За трибуной было пространство, огороженное милицейскими барьерами. Очень удобно для организаторов. Я попытался раздвинуть барьеры, но меня за плечо взял сержант в милицейских погонах с плоским лицом, выдававшим азиатское происхождение. Я предъявил удостоверение и объяснил, что я организатор. Сержант предложил обойти всю толпу и проходить с другой стороны. Я снова объяснил свой статус организатора и депутата. Сержант, уверенно заявлял, что меня не пустит. Вокруг стояли его сослуживцы — человек пять. Мне надоело препираться, и я силой раздвинул заграждения и прошел в пространство за трибуной, невзирая на вцепившиеся в меня руки. Протащив на себе группу милиционеров, я остановился и наорал на них, обещая кары начальственные за незнание того, как себя вести с депутатом Думы. Тут подоспел подполковник милиции, который быстро все понял и отправил своих подчиненных восвояси.

Депутата нельзя трогать руками. То есть, задерживать. Это правило я считаю совершенно верным. Вообще гражданина власть руками может трогать только в случае, если он совершил преступление и есть веские основания для того, чтобы так считать. Но депутата вообще нельзя трогать руками. Потому что он представляет народ. Посягательство на личную свободу депутата равно посягательству на права народа иметь своей представителя во власти, где его поведение во всем должно быть свободным от какого-либо давления, в особенности физического.