Анжелика. Мученик Нотр-Дама - Анн Голон

Анжелика, оказавшись в гуще свалки, попыталась было сбежать. Но крепкие руки схватили ее и поволокли к кафедре. Теперь ее надежно держала свита Великого Кесаря, который бесстрастно следил за битвой, подкручивая ус.

Паленый схватил медный таз и прикрывался им.

Дурак Бавотан и Великий евнух мрачно пересмеивались. Тибо Музыкант вертел ручку шарманки и распевал во все горло.

Старухи-нищенки толкали друг друга, топали ногами и вопили, как гарпии.

Анжелика увидела, как старый калека с одной ногой остервенело колотит костылем по голове Жанена Деревянный Зад, словно пытается всадить ему в макушку гвозди. Вдруг чья-то рапира проткнула ему живот и калека всей тяжестью рухнул на Жанена.

Баркароль с девками из гарема Великого Кесаря забрались повыше на крышу оссуария, хватали имеющиеся там во множестве боеприпасы — черепа — и швыряли их в гущу битвы. Теперь к диким крикам, завываниям и стонам присоединились и гневные вопли жителей близлежащих улиц, Стальной и Бельевой, которые, высовываясь из окон над этим бурлящим ведьмовским котлом, взывали к Деве Марии и к стражникам.

Луна медленно клонилась к горизонту.

Родогон и Весельчак грызлись, как бешеные псы. Удары следовали один за другим. Они оба были одинаково сильны. Внезапно у всех вырвался крик изумления.

Египтянин исчез, как по волшебству. Нищих охватил панический ужас перед чудесным исчезновением, хоть большинство из них и были самыми отъявленными безбожниками. Но тут все услышали, как Родогон зовет на помощь. Ударом кулака Весельчак отправил его в одну из огромных братских могил. Египтянин пришел в себя среди трупов и теперь умолял вытащить его.

Те, кто стоял ближе к яме, зашлись в гомерическом смехе, а вслед за ними расхохотались и остальные. Ремесленники и рабочие с соседних улиц, холодея от ужаса, слушали дьявольский хохот, сменивший шум жестокой потасовки. Женщины у окон осеняли себя крестом.

Вдруг церковный колокол серебряным голосом стал вызванивать к заутрене. Сброд на кладбище ответил залпом ругательств и проклятий, а в это время в предрассветном сумраке начали переговариваться между собой и другие колокола. Наступила пора нищим убираться восвояси. Подобно совам и демонам, что бегут от дневного света, они потянулись с кладбища Невинных через проломы в ограде.

И вот посреди грязи и смрада, в бледно-розовом свете зари, словно подкрашенном каплями крови, перед Анжеликой, смеясь, вырос Весельчак.

— Она твоя, — произнес Великий Кесарь.

Анжелика рванулась и снова помчалась к ограде. Но те же сильные руки вновь схватили ее. Тряпичный кляп душил ее. Она еще какое-то время отбивалась, но потом потеряла сознание.

— НИЧЕГО не бойся, — сказал Весельчак. Он сидел перед ней на табурете, положив огромные руки на колени. Пламя свечи, стоявшей на полу в красивом серебряном подсвечнике, спорило с робким дневным светом.

Анжелика пошевелилась и поняла, что лежит на какой-то убогой постели, устроенной из множества плащей всевозможных цветов и самых разных тканей. Тут была и роскошная бархатная накидка, расшитая золотом — такие носят молодые дворяне, когда отправляются бренчать на гитаре под окном возлюбленной; а были плащи из грубой бумазеи, удобная одежда для путешественников или торговцев…

— Не бойся ничего… Анжелика, — повторил бандит.

Она подняла на него широко раскрытые глаза. Она не понимала, что происходит: бандит говорил на родном диалекте Пуату!

Мужчина поднес руку к лицу и резким движением сдернул с щеки безобразный нарост. Анжелика не смогла сдержать испуганного крика, но он уже откинул в сторону грязную войлочную шляпу, вместе с ней — седой всклокоченный парик и, наконец, снял черную повязку с глаза.

Теперь Анжелика видела перед собой молодого человека с грубыми чертами лица и короткими вьющимися черными волосами над высоким лбом. Глубоко сидящие карие глаза под густыми бровями смотрели на нее в упор, и в них читалось беспокойство.

Анжелика поднесла руку к горлу: у нее перехватило дыхание. Она бы закричала, но не смогла. Наконец одними губами, как глухой, который не слышит собственного голоса, она произнесла:

— Ни… ко… ля.

Губы мужчины растянулись в улыбке.

— Да, это я. Ты меня узнала?

Она поглядела на бесформенную кучку вещей на полу у табурета: парик, черная повязка…

— Так… это тебя называют Весельчаком?

Он выпрямился и стукнул себя могучим кулаком в грудь так, что она загудела, как барабан.

— Да! Я — Весельчак, знаменитый вор с Нового моста. Я многого добился с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз, что скажешь?

Она смотрела на него, по-прежнему лежа среди поношенных плащей, не в силах даже пошевельнуться. Густой, как дым, туман медленными тяжелыми клубами вваливался в комнату через решетку бойницы, и это усиливало ее уверенность в том, что она бредит. Стоящий перед ней оборванец, этот Геркулес в лохмотьях, с черной бородой, который колотит себя кулаком в грудь — не более чем странное видение. Я — Николя… Я — Весельчак… Она подумала, что снова теряет сознание.

Мужчина рывком встал и принялся ходить взад и вперед по комнате, не спуская с нее глаз.

— В лесах хорошо, пока тепло. Я сперва прибился к контрабандистам, перевозившим соль, а потом набрел на банду в лесах Меркера[88]: бывшие наемные рабочие и крестьяне с севера, бежавшие каторжники. Они были хорошей командой. И я остался с ними. Мы грабили путников на дороге, ведущей из Парижа в Нант. Но в лесах хорошо, когда тепло. А зимой нужно возвращаться в город. Не так-то это просто… Мы были в Туре и в Шатодене, а потом добрались до Парижа. Хуже всего — что за нами по пятам гнались эти охотнички на нищих и мошенников. Тем, кто попадется им в лапы, они сбривают брови и половину бороды и — давай, дружок, поворачивай назад, по домам, в свою сожженную деревню, на свои разоренные поля или в армию! А то еще угодишь в Генеральный госпиталь[89]или, того хуже, в Шатле — это если вдруг в твоем кармане найдут кусок хлеба, который тебе сунула булочница, потому что ей больше нечего было тебе дать! Но я шел осторожно, прятался в безопасных местах: в подвалах домов, в водостоках и канавах, а еще в лодках на льду вдоль Сены от самого Сен-Клу — ведь стояла зима! Оп-ля, с одной лодки на другую! И вот как-то ночью мы все, как крысы, добрались до Парижа…