Любовь плохой женщины - Роуз Шепард

По большей части мрачное настроение Алекса было вызвано вчерашней ссорой, но виной тому была не Наоми. Ее нерешительность и непригодность к какой бы то ни было работе были тут ни при чем. Алекс любил ее со всеми ее слабостями. Он готов был отдать ей все, что имел, но он не мог придать смысл ее существованию. За спиной у нее было двадцать лет бездумного бытия — и эти двадцать лет были безалаберно потрачены. Невозможно вернуть время, однажды выброшенное впустую. Вот что угнетало Алекса: он тосковал по тому, что было безвозвратно упущено, потеряно для них обоих. И он предвидел для Наоми пустое будущее, куда более короткое, чем оно могло бы быть, будущее, в котором не будет ничего и никого, кроме Алекса.

А может быть, на его настроении сказались загрязнение воздуха, низкий уровень сахара в крови, плохой сон и истощение эмоциональной энергии. Что бы ни было причиной его подавленного состояния, вместе с набирающим силу днем воспрял духом и он. По дороге на работу Алекс съел бутерброд с беконом, выпил чашку капуччино и снова стал смотреть на мир с оптимизмом. Подумав, он пришел к выводу, что так или иначе все устроится. Даже смертный финал перестала пугать его (он не смог бы придумать более удовлетворительную схему бытия). Его жизнерадостность, подобная огню, перед которым грелись более холодные смертные, вновь ярко вспыхнула и заиграла языками жаркого пламени.

Итак, у него в руках были цветы. В его сердце была любовь. И, выныривая из удушающих объятий подземки, преодолевая вечернее столпотворение на тротуарах, он не сомневался в том, что дома его ждет Наоми.

В течение дня Алекс время от времени пытался дозвониться до нее. И хотя она не сняла трубку — его собственный голос каждый раз уведомлял его, что ни он, ни Наоми не могут ответить на звонок, и призывал оставить сообщение после гудка, — Алекса не покидала безусловная уверенность в том, что она была там. Он почти видел, как она сидела, тихая, неподвижная, и слушала, как автоответчик говорит ей о его любви.

Первое ощущение того, что произошло что-то непоправимое, настигло Алекса, когда он свернул на Чаффорд-роуд. И с каждым шагом это ощущение становилось все сильнее. Его обычная свободная походка исчезла, он весь подобрался, вытянулся, устремил вперед напряженный взгляд. Когда он отомкнул и распахнул входную дверь, навстречу ему вырвалось облако пустоты и тишины, он ощутил, как мимо него выскользнуло из дома нечто принадлежавшее Наоми, по ошибке ею забытое. «Эй!» — позвал Алекс с надеждой, но его голос убежал от него куда-то в дальний угол. Никто не отозвался. И никто не вышел в прихожую.

На кухне он нашел записку Наоми. «О, что за ерунда!» — пробормотал он нетерпеливо. Если его цветы были некой банальностью, то дважды, трижды банальны были эти отчаянные каракули, бессвязный набор самобичеваний, самооправданий, обвинений и упреков. (Это ее вина. Нет, это не ее вина. Она во всем виновата. Он во всем виноват. Никто в этом не виноват.) В конце она приписала, что ее уход — это «к лучшему». Пустая риторика. Какою же жертвой она воображала себя, когда закрывала дверь за их любовью!

Алекс бросил цветы в раковину, включил воду. Потом он достал из холодильника бутылку пива, снял гофрированную крышку, отпил прямо из горлышка. Борясь с надвигающейся паникой, он пытался сохранять внешнее спокойствие, но рука его дрожала, бутылка билась о зубы, и в голове вихрем крутились мысли.

Куда она уехала? На этот раз не к Кейт, это точно. И не к Джеральдин, и не к Элли, поскольку обеих не было в городе. Должно быть, Наоми снова вернулась в свою картину, о которой он знал так мало, и задний план неуловимо, безвозвратно поглотил ее. Прошлое Наоми было для Алекса загадкой. Оно интриговало его и вызывало ревность. Ненадолго он похитил Наоми из ее прошлого, а теперь оно вернулось и забрало ее обратно.

У нее были родители, но о них она предпочитала не говорить. При простом упоминании о них выражение ее лица менялось: сквозь тонкую кожу проступала боль, страдание опускало уголки губ и глаз. У нее было множество любовников, но все они, судя по ее словам, были нестоящими людьми. К кому из них обратится она за помощью?

Алекс был растерян. Он тяжело опустился на пол, оперся спиной о дверцу духовки, примостил ноги у посудного шкафчика и постарался составить план действий. Но все, на что он был способен в этот момент, — это была решимость.

Где бы она ни была, его возлюбленная незнакомка, он найдет ее. Он приведет ее домой.

Первый раскат грома привел их всех в игривое настроение. Тина издала восторженный вопль, положила на щеки ладони и оттянула кожу под глазами вниз так, что стали видны светло-красные ободки век. Пэтти нервно хихикнула и поправила прическу. Симус и Саймон загоготали, одаряя друг друга тумаками, а потом налили себе по большой порции низкосортной граппы и принялись расхаживать по гостиной с видом дьяволов, изрыгающих пламя. Это был, по их общему мнению, самый оглушительный гром в мире; несомненно, надвигался конец света.

Элли выглянула через раскрытые двери наружу, чтобы посмотреть на обрушившийся ливень, и краем глаза заметила сверкающую молнию: на долю секунды на фоне контуженого неба показались деревни на вершине холмов, в последний раз воззвав к чувствам Элли, и тут же мрак вновь скрыл их.

Майк, стоявший у раковины, так как в конце концов роль работника кухни закрепилась именно за ним, от испуга уронил тарелку на кирпичный пол и под звон осколков разразился проклятиями.

— Посуда бьется к счастью, а, Майк? — крикнул ему из комнаты Саймон.

— Весь ущерб, нанесенный имуществу, оплачивается при отъезде, — протянула нараспев Пэтти и издала звенящий смешок, чтобы показать, что она всего лишь шутит.

В кухне совок давился осколками фаянса, сметаемыми в его утробу.

— Пожалуй, можно поставить крест на поездке в город, — подытожила Пэтти со странной смесью огорчения и удовлетворения. Она свела пальцы рук вместе и положила на них подбородок. — Дорогу размоет. — И она неласково улыбнулась им всем по очереди, будто хотела насладиться разочарованием каждого из них. На самом деле она испытывала нечто вроде собственнической гордости за свою Италию, свои горы, свою грозу. Здесь все было в полную силу!

— Ну уж нет, — упрямо возразил Саймон, поскрипывая подошвами по плиткам пола, — погоде нас не сломить. Как только дождь утихнет, мы стартуем. Ведь мы, не забывайте, британцы до мозга костей.

— Где Дэвид? — спросила Пэтти, ни к кому конкретно не обращаясь, усталым голосом — в знак того, что больше это ее не волновало.

— Кажется, он пошел принять душ, — неуверенно сообщил Симус.

Элли подошла к буфету и взяла свой фотоаппарат. Она взвесила его в руках, этот прибор для обмана, в котором лежали, туго свернутые, тридцать шесть фикций. Члены их компании улыбались в этот объектив так, как не улыбались друг другу в остальное время. Головы откидывались, обнажались зубы, взмывали вверх стаканы. Руки обнимали талии, ноги весело вскидывались, щека прижималась к щеке. Непосвященные будут видеть только как весело было им всем в Италии.

Кое-что из непередаваемой красоты ландшафта тоже можно было уловить, миниатюризировать, сделать доступным для всех. Элли украла кусочек души этой страны, чтобы показать потом своим друзьям. И в том, что она захотела сфотографировать этот пейзаж, в том, что он ей понравился, все будут видеть ее тонкое чувство красоты.