Чудеса в ассортименте - Елизавета Шумская

– Слушай, а что ты написал Решке?

– Что? – отвлекся от своих размышлений Фаргелон.

– Ну ты сказал, что отдал записку Юске для Решки. Так что было в той записке?

– А-а, это… – отмахнулся Эрни. – Я написал, что знаю, что картина не у него и что ему неизвестно, где она.

– Думаешь, сработает?

– Посмотрим.

Эрни вернулся в квартиру, где его должна была ждать Ханна, как и обещал, после полуночи. Признаться, шел он туда со смешанным чувством. Сыщик редко оставался равнодушным к делам, которые вел. Профессия постоянно сталкивала его с людскими чувствами, счастьем или горем, благородством или предательством. И Фаргелон всегда с замиранием сердца ждал, что же восторжествует на этот раз, искренне надеясь на хороший исход. Не только потому, что счастливые клиенты платили больше. Просто Эрни жизненно необходимо было верить в лучшее. Он и так много видел людской грязи, иногда это его жутко угнетало, поэтому так хотелось другого, того, что не дало бы скатиться до цинизма. Ренс с ним неплохо жил, но Эрни так не мог. Несмотря на все обвинения в наивности и самообмане, он продолжал верить в людей.

Что сейчас предложит ему судьба? Очередное разбитое сердце и аргумент в пользу позиции Ренса или пример любви, которая все преодолевает, все исправляет?

Почему-то это дело вообще сильно волновало Эрни. Не только оттого, что оно вовлекло в свой круговорот даже его Вивьен. Может, потому, что должно было ответить: дано ли преступнику исправиться? Обычно на этот вопрос Фаргелон уверенно отвечал «нет», но ведь бывают исключения. Или все же такое невозможно?

Остановившись у двери квартиры, Эрни поднял руку и замер ненадолго. Что ж, посмотрим. Коротко постучал. У Ханны был ключ, она должна была открыть. Однако в квартире стояла тишина. Фаргелон вдруг с ужасом подумал, что им вовсе не удалось уйти от наблюдения и люди Лаужер-она Маядскальского добрались-таки до Крауса. Более того, он сам привел их к нему. Что они сделали с Ханной? Похитили, как Вивьен недавно, или… что похуже? Эрни отчаянно не хотел иметь на своей совести еще два трупа. Неужели его профессионализма не хватило? Осознание собственной вины буквально сковало частного сыщика. Настолько, что он даже не сразу заметил, что дверь открывается.

Перед ним стояла Ханна Краус. Она быстро метнулась к стене, и Эрни увидел направленный на него револьвер. Его держал Решка Маркус.

– Входите, – приказал он. – К той стене.

Фаргелон поднял руки на уровень плеч, показывая, что ничего не держит в них, и встал где сказано. Маркус, быстро выглянув, убедился в отсутствии других людей за дверью и закрыл ее.

– Это он, – произнесла Ханна. – Это тот сыщик.

– Эрни Фаргелон, – представился Эрни.

Маркус помедлил и опустил револьвер. Оба мужчины долго смотрели друг на друга. Потом лже-Краус кивнул:

– Спасибо.

Эрни, уже опустивший руки, повторил его жест.

– Что вы теперь будете делать? – спросил он после очередной паузы.

Ханна подошла к мужу, и Барентон обнял ее за плечи. Только теперь Фаргелон понял, насколько она красива.

– Уедем, – произнесла женщина. Ее голос дрожал от счастья, пережитого волнения, тревоги за будущее, но в нем слышалась уверенность, которую вряд ли что-либо могло поколебать. – Тканями можно торговать везде. В этом мире или в любом другом полно мест, городов, домов. Да, они чужие. Я с трудом могу себе представить, как буду жить без всего этого, что вокруг. Тут все мне знакомо и все родное. Здесь друзья, родственники, мама с папой… – Она замолчала, справляясь со слезами. – Только счастья не будет. Без Барентона – нет.

Мужчина ничего не сказал, лишь крепче обнял жену за плечи.

Эрни с трудом улыбнулся. Его самого сейчас распирали эмоции.

– Вы правы, чужие города и чужие миры – это ужасно, – произнес он. – Неродное звучит как приговор. Но я убежден, что собственный дом, достаток и любимый человек рядом могут это изменить.

Этим вечером в доме брата и сестры Леру состоялся маленький праздник.

– Я рад, что все так закончилось. – Ренс поднял бокал и подмигнул Эрни.

– Еще не закончилось. – Сыщик чувствовал себя несколько смущенным. Сейчас его взгляд не отрывался от разгоряченных вином щечек подруги. – Не закончилось. – Он немного помолчал, потом будто спохватился и вытащил бумажный пакет, который до этого стоял около его кресла. – Это тебе, Вив.

– Мм? – Девушка приподняла изящную бровку.

Заглянув в пакет, она обнаружила там не так давно украденную из магазина книгу с записями.

– Краус передал? – хмурясь и не зная, как реагировать, спросила хозяйка «Полезных чудес».

Эрни кивнул.

– Там внутри чек за разбитую витрину.

Вивьен, придирчиво осмотрев обложку на предмет повреждений, заинтересованно зашуршала листами. Найдя расписку, удивленно покачала головой.

– Похоже, тут и за моральный ущерб, – хмыкнул Ренс, заглянув через плечо сестры.

– Кстати, ты расспросил у него, в смысле у Крауса, назовем так, – спросила подобревшая хозяйка «Полезных чудес», – как дело было? Ну зачем он портрет этот украл, если продать так и не собрался? Почему в другой мир слинял? И зачем в мой магазин полез?

Сыщик отпил вина и довольно улыбнулся. Приятно быть правым. Особенно когда предмет твоего восхищения в курсе.

– В принципе все так, как мы и думали, – начал он рассказывать, деликатно воздержавшись от «как я и думал». – Решка Маркус три-четыре года назад промышлял в основном на территории Форевии и на корабль, везший портрет Идореллы Маядскальской, напал, не зная, что за груз на его борту. Ему повезло первым оказаться в каюте, где хранили портрет, и он успел его спрятать от остальных членов команды. Они понимали, что с этим кораблем многое неладно: слишком уж большое количество серебряных гвардейцев. Решка сказал, что они охраняли какие-то документы. Такое добро воздушным разбойникам не нужно – не их профиль. Сам же Маркус был в ужасе. Он прекрасно понимал, что буквально подписал себе смертный приговор. За этой реликвией будут гоняться лучшие сыщики и рано или поздно найдут. А Маядскальские никогда излишней мягкостью не славились. Тогда Решка решил избавиться от портрета. Однако стоило ему покинуть корабль, отговорившись какими-то делами, как на тот налетел ураган, разнеся его в щепки. Маркус воспринял это как кару небес. Ведь ему тоже досталось. Он еле смог добраться до людей. Но картину не бросил. Это решение далось ему непросто. С одной стороны, это была бочка с порохом, сидеть на которой весьма неуютно. С другой – однажды ею можно было откупиться, отдать в обмен на жизнь и свободу. В скором времени Маркусу повезло. Жизнь свела его с Эдом Юской и его кузеном, мастером по изготовлению фальшивых документов. Решка к этому моменту имел внушительную сумму, спрятанную по разным местам, в том числе и банкам. Он щедро заплатил кузенам за поддельное, но чистое прошлое. С новым именем и биографией новоявленный Барентон Краус планировал податься куда-нибудь подальше от Эльмигерна, где его могли узнать, и от Форевии, по понятным причинам. Но дела с оформлением предприятия, продажей оного привели бывшего разбойника в столицу. Это уже была фаза, когда подделками не ограничишься, а Юска непременно хотел закрепиться в Аногиле. И вот тут-то Краус и встречает Ханну Хонгервал. Он действительно не хотел ничего, кроме куска хорошей ткани, но перед этой женщиной не устоял. Влюбился с первых же минут их разговора. И это не мои слова, – Эрни улыбнулся, – это Барентон мне сам сказал. С ней произошло то же. Но вы же видели ее. Эту женщину не увезешь неизвестно куда. Не на том этапе, как мне кажется. Возможно, Краусу стоило попытаться, но в тот момент он решил все же рискнуть, рассудив, что в новом облике его не узнают. Картину пришлось спрятать с помощью Олещерки и твоей, Вив, но он всегда держал ее под рукой, опасаясь надолго выпускать из виду. Прошло более трех лет. И однажды это все-таки случилось. Краус начал замечать странные вещи. Пару раз ему казалось, что за ним следят. Когда же он увидел курьера с цветами, своего бывшего юнгу, он занервничал. Как Решка мне признался, надо было бежать еще тогда, но он чего-то выжидал, надеялся на ошибку. В конце концов, если бы у него потребовали денег за молчание, за то, что не полезут в его новую жизнь, он мог бы и заплатить. Хотя я думаю, он вспомнил бы свое прежнее ремесло и убрал бы ненужных свидетелей. Но мне он этого, разумеется, не сказал. Барентон постарался меньше выходить, надеясь, что его все же не узнали. Однако стекло вашего отца все же держал поближе. И однажды они заявились к нему домой. Он не выходил из дома в тот день. Просто соседи приняли за него одного из налетчиков. Он открыл дверь ключом, который сделал Ронет Доуский, стоящий за всем этим, как мы теперь знаем. Вернее, предполагаем с огромной долей вероятности. Второй член его бывшей команды проскользнул следом. Они тоже, наверное, опасались чужих глаз. В кабинете бывшие матросы застали своего капитана. Доуский рассказал им про портрет. Сказал, сколько можно за него выручить. Именно его они и потребовали. Но Маркус прекрасно понимал, что этим дело не кончится. В общем, они пререкались-пререкались, Решка начал угрожать, что спалит портрет… Я не совсем понимаю, почему Доуский решил действовать через этих неудачников. Возможно, хотел все сделать чужими руками. Или потом их убить, а награду за картину получить в одиночку, не делясь с людьми Лаужер-она, которых можно было привлечь к этому делу. Может, просто не доверял им. Или не хотел опозориться, если его выводы окажутся неверны. В общем, какие-то веские мотивы у него были наверняка. Но произошло то, что нередко случается, когда связываешься с непрофессионалами. Они не только не добыли портрет, они еще и позволили Краусу сбежать. Капитан и бывшие матросы долго кричали друг на друга. В конце концов последние решили, что лучше забрать портрет силой. Завязалась борьба. Весьма яростная, хоть и короткая. Покрывало тогда как раз и порвали. Решка быстро понял, что двоих не одолеет. И воспользовался стеклом Кима. Однако портрет в последний момент буквально вывернулся из его рук, но сделать он уже ничего не мог, его перенесло в другой мир. Его бывшие подельники тоже остались ни с чем. Я не знаю, вымещали ли они злость на кабинете или нет, забрали стекло вашего отца или нет. Но его ни при них, ни на квартире не нашли. Возможно, они передали его Доускому, возможно, выкинули. Барентон же попал в другой мир. Там, сообразив, что возвращаться с помощью амулета слишком рискованно, отправился к стационарной станции. Документы у него были в жетоне, который он не снимал никогда, так что с проходом проблем не возникло. Вернувшись в наш мир, Краус понял, что не в силах бежать без жены. Да и боялся он за нее. Ему пришла в голову мысль, что он сможет откупиться от форевцев портретом. К Олещерке Барентон сунуться побоялся, а к тебе нет. За что приносит свои извинения, как ты понимаешь. Он надеялся найти какие-нибудь записи о покрывале, ведь картина не должна была пропасть. Ее исчезновение он приписал свойствам покрывала. Но все это уже было жестом отчаяния. Юска хоть неохотно, но помог бывшему подельнику. Правда, известие о смерти форевского дознавателя и матросов с «Крылатого», известие, что его настоящее имя теперь все знают, заметно поубавили активность лже-Крауса. На тот момент, когда я пришел к Эду, Решка просто уже не знал, что делать.