Сын повелителя сирот - Адам Джонсон

– Итак, я одержал победу над Кимурой, да? Давай, прикрепи эту медаль.

– Нет, – отказалась она.

Га кивнул, доверяя ее суждению.

– Мне взять с собой револьвер? – спросил он.

Она отрицательно покачала головой.

Перед уходом они остановились, разглядывая лежавший под стеклом и освещенный точечной лампой Золотой пояс. Он был расположен так, что сразу же бросался в глаза всем, кто входил в дом.

– Мой муж…, – начала Сан Мун, но замолчала.

* * *

В машине у нее поднялось настроение. Солнце садилось, но небо по-прежнему оставалось бледно-голубым. Га водил только грузовики на военной службе, но смог приноровиться, несмотря на то, что двигатель «Мерседеса» слегка заклинивал маленькую коробку передач «Лады». Тем не менее отделка салона была прекрасна – приборная панель махагонового цвета и перламутровые приборы. Сначала Сан Мун пожелала ехать на заднем сиденьи, но он уговорил ее сесть впереди, сказав, что в Америке женщины ездят в авто рядом со своими мужчинами.

– Тебе нравится этот «Мустанг»? – спросил он у нее. – Американцы делают самые лучшие машины. А эта пользуется там глубоким уважением.

– Я знаю эту машину, – сказала она. – Я уже ездила на ней.

– Вряд ли, – усомнился Га. – Они медленно спускались с горы, но все же обгоняли облако пыли позади них.

– Это, без сомнения, единственный «Мустанг» в Пхеньяне. Великий Руководитель сделал его по спецзаказу, чтобы уязвить американцев, показав им, что мы тоже можем делать такие же машины, но только лучше и мощнее.

Сан Мун пощупала обивку и посмотрелась в зеркало.

– Нет, – сказала она. – Именно в этой машине я снималась. Ее использовали в качестве реквизита в одном из моих фильмов, в том, где американцы побеждены, а труса МакАртура поймали, когда тот спасался бегством, пытаясь скрыться на этой машине. Именно на этом сиденьи снимали сцену со мной. Я должна была целоваться с предателем, чтобы выудить из него нужную информацию. Тот фильм снимали много лет назад.

Разговор о кино, как он понял, испортил ей настроение.

Они ехали мимо Кладбища Мучеников Революции. Сонганский караул со своими золотыми ружьями в это время дня отдыхал и в тени бронзовых надгробий блуждали какие-то мужчины и женщины. В сгущавшейся темноте эти призрачные фигуры, пригнувшись и медленно передвигаясь, собирали цветы с могил.

– Они все время крадут цветы, – заметила Сан Мун. – Меня коробит это. Здесь похоронен мой великий дядя, ты знаешь. Тебе известно, что это значит для наших предков, как оскорбительно это может быть для них?

– А как ты думаешь, зачем они воруют цветы? – спросил ее Га.

– Да, вот в чем вопрос. Ну, кто стал бы делать такое? Что происходит в нашей стране?

Он бросил на нее короткий взгляд и понял, что она ничего не знала. Неужели она никогда не была голодна настолько, чтобы есть цветы? Неужели она не знала, что можно есть ромашки, лилейник, анютины глазки и бархатцы? Что изголодавшийся человек может поедать яркие верхушки фиалок и даже стебли одуванчиков и горькие плоды роз?

Они миновали мост Чхон Ю, проехали через южную часть города и снова пересекли Янгакдо. Было время ужина, и в воздухе стоял древесный дым. В сумерках река Тэдонган напоминала ему воду в шахте, темную, как руда, и холодную. Сан Мун подсказывала ему, как ехать: по улице Сосон к улице Путон, но когда они пробирались по улице Чхоллима мимо громоздких многоквартирных домов, что-то ударило по капоту их автомобиля. Командир Га, подумав, что это был выстрел или какая-то авария, остановился на дороге, и они с Сан Мун вышли из машины, оставив дверцы отрытыми.

Других автомобилей на этой темной неосвещенной дороге не было. Вечерело. В сумерках люди у обочины жарили на огне репку – в воздухе стояла полоса горького дыма. Они с любопытством обступили машину. На капоте лежал козленок – с короткими тупыми рожками и какими-то неестественно влажными глазами. Люди смотрели наверх, на крыши домов, где другие животные продолжали щипать траву при появлении первых звезд на небе. Крови не было, но глаза у козленка помутнели. Сан Мун закрыла лицо руками, а Га положил руку ей на плечо.

Неожиданно из толпы вырвалась вперед молодая женщина. Схватив козленка, она пустилась бежать вниз по улице. Они смотрели, как она бежала, как подпрыгивала голова козленка, заливая кровью и слюной ее спину. Толпа, осознал Га, теперь уставилась на него. В их глазах он в своей шикарной униформе рядом с красавицей-женой был янбаном.

Они прибыли в Народный Большой театр с опозданием. Зал с высокими потолками казался пустым, лишь несколько десятков пар, расположившихся небольшими группами, тихонько беседовали у каскадов черных шелковых штор, оттеняющих ковры цвета тутовой ягоды. Наверху на одном из балконов стоял тенор, сцепив руки, который исполнял «Ариран», доставляя хоть какое-то удовольствие гостям, помимо напитков и деликатесов, ожидавшим, когда Великий Руководитель вознаградит их своим воодушевляющим обществом.

– Ари-ран, ари-ран, – пел тенор. – А-ра-ри-е.

– Это, – сказала Сан Мун. – Дак-Хо. Он руководит Центральной киностудией. Но его голос… С ним не сравнится голос ни одного мужчины.

Командир Га с Сан Мун направились к гостям. Как красиво шла она по залу, быстрыми, мелкими шагами, подчеркивая совершенство своей фигуры под корейским шелком.

Мужчины в парадных формах и выходных костюмах членов Верховного Народного Собрания первыми узнали ее и расплылись в золотых улыбках, будто Сан Мун не отсутствовала так долго в обществе янбанов. Казалось, им было все равно, что премьеру ее фильма отменили, а сама она явилась сюда в сопровождении незнакомца в униформе ее мужа, как будто все это не говорило о том, что они потеряли кого-то из своих. Женщины, напротив, не скрывали собственного превосходства, полагая, что если они сомкнут ряды, то Сан Мун не заразит их своей опалой, которой они боялись больше всего.

Сан Мун, неожиданно остановившись, повернулась к Га, словно ей внезапно захотелось поцеловать его. Стоя спиной к женщинам, она посмотрела Га в глаза, как в собственное отражение.

– Я талантливая актриса, а ты – мой муж, – сказала она. – Я талантливая актриса, а ты – мой муж.

Га смотрел в ее глаза, которые, казалось, ничего не видели вокруг и в которых сквозила неуверенность.

– Ты талантливая актриса, – повторил он, – а я твой муж.

Затем она с улыбкой повернулась, и они двинулись дальше.

Один из мужчин отделился от остальных, преграждая им путь.

При его приближении Сан Мун одеревенела.

– Командир Парк, – произнесла она. – Как ваши дела?

– Прекрасно, спасибо! – ответил он, кланяясь Сан Мун, как складной нож, и целуя ей руку. – Выпрямившись, он воскликнул:

– Командир Га, как же давно мы не виделись!