На рубеже двух столетий. (Воспоминания 1881-1914) - Александр Александрович Кизеветтер

менее никаких полицейских репрессий его деятельность не вызывала. Слушал я эти рассказы, и мне приходило на память, как незадолго до того у нас в Москве некий Зубатов стал организовывать лекции и дискуссии на научные темы для фабричных рабочих с участием профессоров при полном одобрении местных властей, начиная с московского генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича, и как приглашенные туда профессора скоро предпочли отстраниться от этой затеи: никаких прямых указаний на что-либо предосудительное они привести не могли, но безотчетное чувство чего-то подозрительного возбуждалось от соприкосновения с зубатовскими организациями. Уже позднее обнаружилось, что Зубатов был агентом "охранного отделения". Теперь мы хорошо знаем, что Гапон кончил службой в охранке. Но что именно представлял он из себя до 9 января 1905 г. и чем именно руководился он, подготовляя это "9-е января", — этот вопрос еще нельзя считать выясненным. Вначале деятельность Гапона, во всяком случае, не вызывала подозрений, и даже "Союз освобождения" входил с ним в какие-то переговоры насчет возможности провести через гапоновские "отделы" рабочих политические резолюции. Я уехал из Петербурга к себе в Москву перед рождественскими праздниками, совсем не предполагая, что в Петербурге вскоре разыграется небывалая катастрофа, которой будет суждено произвести решающее влияние на дальнейший ход событий. За несколько дней до 9 января в Петербурге стало известно, что Гапон готовит какую-то монархически протестующую процессию всех преданных ему рабочих к дворцу, без оружия, но с иконами, хоругвями и царскими портретами, с тем чтобы потребовать от государя выйти к рабочим, выслушать их желания и дать на них ответ.

Эти слухи чрезвычайно встревожили общественных деятелей Петербурга; явная фантастичность плана Гапона возбуждала сильные подозрения; почти не было сомнения в том, что безоружная толпа, которая хлынет ко дворцу, просто будет подставлена под выстрелы. Несколько литераторов, редакторов и профессоров 8 января добились свидания с Витте и Святополк-Мирским и умоляли их предотвратить, пока не поздно, надвигающееся несчастье. Витте просто сослался на то, что вопрос выходит из сферы его компетенции, а Святополк-Мирский дал понять, что власть сама знает, что ей нужно делать, и не нуждается в советах. В конце концов члены этой делегации (тут были Анненков, Кареев, И.Гессен, Мякотин и др.) сами были арестованы по подозрению в том, что они якобы стремятся занять положение чуть ли не временного правительства.

А через день после того в номере "Русских ведомостей" от 10 января мы в Москве прочли ошеломляющие строки. Вместо передовой статьи было напечатано: "Гремят выстрелы из ружей и пушек; льется кровь, масса убитых и раненых; это сообщается не с театра войны, а из Петербурга. Петербург погружен во тьму. Гремит канонада…" И дальше следовал длинный ряд точек. Москвичи недоумевали. День прошел в жуткой растерянности. Потом стало известно, что Гапон повел-таки своих рабочих ко дворцу с иконами и хоругвями. Государь еще накануне уехал в Царское Село. Религиозно-политическая Процессия рабочих была встречена картечью, среди общего смятения сам Гапон спасся; в тот же день он еще показался на импровизированном митинге в здании городской думы и после того переправился за границу.

II

До сих пор еще нельзя признать вполне освещенными подробности и подкладку этого загадочного события. Что происходило именно тогда в душе Гапона, каковы были его устремления и почему власти, знавшие о подготовке этого выступления, не сочли нужным его предотвратить? Все это и доселе еще не выведено целиком на чистую воду. Одно, однако, несомненно: нельзя было бы придумать эффекта, способного сильнее революционизировать настроение, нежели это событие 9 января. Теперь убеждение в том, что в ближайшее же время неизбежны какие-то события огромной важности, стало всеобщим. Нервное возбуждение охватывало самые широкие круги общества. 18 января была опубликована отставка Святополка-Мирского. Говорили, что, уезжая из столицы в свое имение, он, входя в вагон, произнес: "Но, уж и наделал я!" Его заместителем был назначен Булыгин: серая, тусклая фигура. Это имя никому ничего не говорило, не давало даже и намека на возможные дальнейшие намерения правительства.

Опять земские собрания и городские думы стали принимать резолюции о необходимости политических преобразований на конституционных началах. Напротив того, дворянские собрания некоторых губерний высказывались за земский собор, не устраняющий самодержавия. Так, курское дворянство в адресе государю писало: "С одними наемниками, без сословий земских не устоит самодержавие, а без самодержавия не устоит русская земля". В адресе бессарабского дворянства, принятого огромным большинством, говорилось: "Государь, призовите свободно избранных представителей всех земли русской сказать правдивое слово. Обновленная на началах правды и законности Россия при непосредственном общении с самодержавною царскою властью станет сильна и счастлива". Горячая борьба при выработке адреса государю разгорелась в Московском дворянском собрании. Здесь настроение было настолько реакционное, что либеральная часть собрания не решилась идти дальше предложения о созыве совещательного Собора, хотя этот проект адреса исходил из круга таких явных конституционалистов, как кн. Павел Долгоруков, Н.Н. Щепкин, Ю. Новосильцев и др. Но и мысль о совещательном народном представительстве вызывала бурные протесты со стороны твердокаменных реакционеров. А когда кн. С.И. Шаховской заявил, что он не подаст голоса ни за один из представленных проектов, так как стоит за конституцию, то в зале поднялись такие бешеные крики, что можно было опасаться, как бы смелому оратору не помяли бока. В конце концов 219 голосами против 147 был принят адрес реакционный.

Однако этот эпизод был все же исключительным. Дворянские собрания, не заикаясь, в противоположность земским, о конституции, все же в большинстве случаев высказывались против всевластия бюрократии и за обращение к народному представительству. И все крепли слухи о том, что правительство решилось в конце концов согласиться на совещательное представительство, т. е. на удовлетворение самого минимального из всех выставленных тогда требований. То был самый близорукий политический расчет, как это и не замедлило вскоре обнаружиться.

4 февраля 1905 г. я находился в редакции "Русской мысли", когда вдруг стекла в доме сотряслись от страшного, громоподобного удара. Что бы это могло значить? Я вышел на улицу. Редакция помещалась на углу Знаменки и Ваганьковского переулка, Кремль был под боком. По Знаменке со стороны Кремля шли кучки людей в состоянии крайнего возбуждения, и поминутно слышались слова: "Мозги по мостовой раскидало… рук, ног не соберут…" То было убийство вел. кн. Сергея Александровича. В самом Кремле Каляев бросил бомбу в коляску великого князя, тело которого было при этом разорвано в куски.

Этим террористическим актом, так же как и убийством Плеве, руководил Азеф. Почему этот предатель доводил-таки до конца именно такие террористические акты, которыми наносились наиболее сокрушительные удары по самодержавию? Какая тайна