Поворот судьбы - Жаклин Митчард

Мое чувство собственного достоинства было втоптано в грязь, и я ощущала себя совершенно бесполезной и никчемной. Только представьте себя на минутку на месте женщины, которую подвели и ее муж, и ребенок, и собственное здоровье. Возможно, мой призрачный образ оживал только благодаря тому, что я вынуждена была выполнять обязанности матери-жены-ценного работника. И все эти ниточки, которые дергали меня, как марионетку, кроме одной, оборвались как по команде. Моя рука нервно дрогнула на клавиатуре. У меня оставались Гейб и Аори, вернее, теперь Рори. Но я не могла целиком отдавать себя им. Моя нежность к ним носила характер приступов, хотя я и понимала, что детям важно постоянно ощущать материнскую защиту. Я смотрела на них и замечала, что Рори так же смешно морщит носик, как Каролина. Слышала смех Гейба и узнавала в нем нотки заливистого, как колокольчик, смеха Каролины. Я сразу отстранялась от них… вела себя отвратительно. Рори принесла однажды вечером свои любимые книжки, но я даже не удостоила ее вниманием, отмахнулась от нее, попросив дать мне покой. Одну неделю я каждый день собирала рюкзак Гейба, сверяясь по его расписанию, а на следующей неделе не интересовалась даже, пришел ли он домой. Джанет объясняла это тем, что мои нервы из-за болезни горели, как в тостере, и это не могло не отразиться на моем поведении.

Гейб был подобен скале. Он был словно камень. Не проявлял никаких эмоций. Я принимала его надежность как должное. И он знал это.

В присутствии Кейси я всегда ощущала стыд. Лишний раз осознавала свое поражение. Я знала, что Эбби Сан никогда не покинет ее, как покинула меня Каролина. Каждое утро она приветствовала меня дружеским объятием, и мне приходилось собирать волю в кулак, чтобы ответить ей тем же. Я знаю, что мне нечем гордиться, когда вспоминаю то время. Это были не самые лучшие мои шестьсот часов. Постоянная тупая боль в теле, ощущение того, что ноги охвачены пламенем, дрожание рук, которое заставляло меня останавливаться и заставлять себя сосредоточиться, чтобы напечатать именно то слово, которое требовалось по тексту, — все это наполняло меня бессильной яростью. Неспособность вспомнить то, что крутилось на языке, приводила меня в отчаяние. Прежде чем ответить по телефону, я делала паузу, чтобы восстановить в памяти звучание собственного имени. Я знала, что каждый день после обеда мне требовался отдых, но пользовалась временем, когда чувствовала себя энергичной, чтобы работать, «компенсируя» это позже тем, что могла уснуть во время разговора или бормотать что-то, как в пьяном бреду. Я начала принимать валиум, чтобы унять приступы беспокойства, когда представляла себе Каролину выброшенной в придорожную канаву где-нибудь в Вермонте. Иногда я была просто уверена, что с моей девочкой что-то случилось, что ее мог сбить пьяный водитель, пока Лео и Джойос потчевали друг друга виноградом собственного урожая, радуясь тому, что Джойос оказалась столь плодовитой. Я принимала антидепрессанты, чтобы выбираться по утрам из кровати, — иначе я валялась бы в постели дни напролет, безразличная к тому, как я выгляжу, или как от меня пахнет. Время от времени так и происходило. Дети не делали мне никаких замечаний, но Кейси пыталась мягко намекнуть, что покидать пределы спальни чрезвычайно важно («Понимаешь, Джулиана, если ты встала и оделась, то последующий сон уже будет считаться заслуженным отдыхом»), но я думала, что гораздо проще почистить зубы и снова забраться в кровать с ноутбуком. Простыни стирала Кейси или Хана.

Я представляла себя очень несчастной — бедняжкой, страдающей рассеянным склерозом, которую бросил негодяй муж.

Позже я показала Кейси свое стихотворение «Суп зимой», над которым я работала два месяца, подыскивая ритм, попадая в нужный слог. Я даже немного гордилась им.

Суп зимой.

Лук для меня, как символ

Любви старинной и простой.

Вот шелуху сняла я,

И первая слеза

Скатилась медленно с ресниц.

Его легко очистить дальше

От памяти о солнце, согревавшем

Его на поле.

(Плачешь? — Плачь,

Пришло ведь время неудач.)

Его я режу мелко-мелко,

И аромат, густой и резкий,

Как будто навсегда,

Остался на руках.

Все. Лук готов.

Легко разрезать.

Трудно полюбить.

Легко забыть.

Кейси прочла его и сказала:

— Не так уж плохо, но общая идея меня не впечатляет: любовь ассоциируется у тебя с плохим запахом, да?

Я об этом даже не думала.

Но мне пришлось согласиться. Черт бы ее побрал.

— Но, Джулиана, ты не должна считать, что не влюбишься снова. Наперед угадать невозможно. Ты молодая женщина.

— О, прошу тебя, Кейси! — умоляюще произнесла я, обращаясь к своей лучшей подруге. — Ты же знаешь, что женщины моего возраста не ходят на свидания, даже если они ворочают миллионами. Что уж говорить о том, когда у них нет миллионов, дети могут довести до белого каления, а здоровью угрожает серьезная опасность? Мечта миллениума. — Я постучала по столу так, что ощутила боль в руках, а потом извинилась. — Понимаешь, я знаю, что эта болезнь буквально съедает меня изнутри. Раньше я никогда не страдала перепадами настроения.

Я ждала, что Кейси начнет отрицать это, но она промолчала, и у меня все похолодело внутри.

Вполне вероятно, у меня начиналось то, что врачи называли «когнитивным дисбалансом», а попросту говоря, мои мозги уже стали мне отказывать.

С помощью Джанет мы выяснили, что во всех своих проблемах со здоровьем и с детьми я винила только Лео. Я верила, что, вернись Лео, я могла бы начать все сначала, как отматывают кассету, и это чудесным образом исцелило бы меня, а все оборванные нити восстановились бы сами собой. Лео любил бы меня, как прежде. Однако мои фантазии о Лео носили вовсе не сексуальный характер, а скорее криминальный. Мне хотелось его прибить. Я рисовала себе картину, как он появляется у меня на пороге, заснеженный и замерзший, и я закрываю перед его носом дверь, оставляя на милость метели. Мне это приснилось, поэтому вина с меня снимается. Джанет сказала, что такие сны объяснимы. В них нет ничего странного — наоборот, это довольно привычная реакция на потрясение. Когда я доставала его письма, наши фото, снятые во время медового месяца, наши памятные открытки, я все равно возвращалась к одному и тому же вопросу: «Как могло случиться это жуткое перерождение моего Лео в Лео-сектанта?» В чем причина? С чего все началось? С его немного высокомерной манеры поведения? С его немного нетерпимого отношения к чужому мнению? Но я была в десять раз высокомернее, чем он. Однако я ни при каких обстоятельствах не нарушила бы клятву верности. Я бы не сбежала. Хотя Джанет настойчиво подводила меня к мысли о том, что в нашем с Лео браке изначально было некое слабое звено, я искренне недоумевала. Я не могла его найти. Миллионы мужчин переживают кризис среднего возраста, но при этом они возвращаются домой, поджав хвост. Однако Джанет стала со мной спорить, когда я решилась выразить свои сомнения. Те, кто постоянно уезжают, а потом возвращаются в семью, сказала она, напоминают ей людей, сознательно калечащих себя мелкими порезами, поскольку боятся самоубийства. Я возразила, сказав, что Лео был прекрасным отцом. Джанет не осталась в долгу, напомнив мне, что жестокие мужья, регулярно избивающие своих жен, часто ведут себя как примерные отцы. Детей они пальцем не тронут, потому что им достаточно и одной жертвы.