Год в Касабланке - Тахир Шах

— С этим нельзя спешить, — сказал он.

Я достал купюру в сто дирхамов и пошелестел ею в руке, как сухим листом. Увидев деньги, он хлопнул в ладоши. Экзорцисты вскочили на ноги. «Сутенер» прокричал несколько слов по-арабски.

И изгнание джиннов началось.

«Сутенер» надел свою чалму с позолотой и приказал Хамзе открыть все двери и окна в доме как можно шире. Хамза позвал Османа и передал распоряжение ему. Осман же, в свою очередь, перепоручил все Медведю. А тот отдал распоряжение садовнику. Будучи в самом конце цепочки, садовник оказался лишенным выбора. Он ушел, а сторожа встали рядом с экзорцистами.

— Сейчас начнется, — тихо сказал Осман.

Но еще до начала процесса изгнания члены братства Иссавы надели на себя белые хлопчатобумажные джеллабы и медленно пошли по дому. Они разбились на группы по три-четыре человека и шли на цыпочках, ненадолго останавливаясь в каждом углу, прежде чем по диагонали отправиться в другой.

— Что они делают?

— Они ищут сердце дома, — сказал Камаль.

— А ты откуда знаешь?

Камаль посмотрел в сторону.

— Это всем известно.

Для обнаружения сердца Дар Калифа потребовалось более часа. Я предполагал, что оно находится где-то в садовом дворике, недалеко от комнаты, которую сторожа всегда держали закрытой на замок. Но я ошибся. Экзорцисты единогласно сошлись на том, что сердце Дар Калифа было в центре другого двора, того, что находился за кухней.

«Сутенер» покопался у себя в мешке и выудил оттуда пригоршню дешевых сальных свечей. Он вручил их самому старшему по возрасту экзорцисту, выглядевшему так, будто он вот-вот свалится замертво. Тот поцеловал их, прежде чем передать своим братьям. Свечи зажгли и поставили по углам двора. Их длинные фитили освещали темноту. В центр двора был принесен и положен рядом с дренажной скважиной грубый квадратный камень. Двор превратился в храм, а камень — в алтарь.

Один из экзорцистов пробормотал что-то остальным. Прошло несколько минут, и я услышал истерический крик Арианы, доносившийся с лужайки. Я помчался туда. Дочка сомкнула свои пальцы на шее козла, а двое из братства Иссавы пытались отобрать у нее животное.

— Ты должна отдать его этим дядям.

Ариана была вся в слезах.

— Куда они забирают моего козлика?

Это был действительно трудный момент, подобного бы никогда не случилось, останься мы в нашей лондонской квартире. Мы принимали участие в церемонии, с которой, наверное, хорошо были знакомы наши древние предки. Но как объяснить это маленькому ребенку? Но как это объяснить любому из нас? Совершенно невинное животное должно быть забито, чтобы задобрить невидимую силу, которой, может быть, не существует вовсе. Я попытался было объяснить все это Ариане. Я хотел объяснить ей, что жертвоприношение многое говорило о нас самих и о том, что, по нашему разумению, мы должны были делать, чтобы верить. Но я не смог объяснить ей этого.

— Куда они уводят моего козлика? — спросила девочка снова.

Я вытер ей слезы.

— Туда, где ему будет лучше.

Во дворе в кастрюле подогревалось молоко. Один из экзорцистов помешивал его. Глаза его были закрыты так, словно он был в трансе. Он нараспев произносил какие-то заклинания. Упорно сопротивлявшегося козла втащили в дом за рога. Потребовалось трое экзорцистов, чтобы притащить бедное животное к самодельному алтарю. Несчастная жертва сначала громко блеяла, но потом страх победил, и она замолчала. Казалось, козел знал, что произойдет что-то значительное.

Ложку опустили в молоко и поднесли к моим губам. Я проглотил ее содержимое. Оно неприятно пахло табаком. Та же ложка была предложена всем остальным — экзорцистам, сторожам и садовнику, горничной, няне и кухарке. Затем наступила очередь моей жены и детей. Рашана не позволила Тимуру пить молоко из этой ложки.

— Он еще слишком мал. Вдруг заразится чем-нибудь.

Я открыл сыну рот и капнул туда несколько капель белой жидкости.

— Во время обряда некогда говорить о стерильности.

— Ты ведь и сам начинаешь верить во все это, — приглушенно сказала Рашана.

Я уже открыл рот, чтобы возразить, но что-то остановило меня. А ведь она права. Все это увлекало и засасывало меня. В обряде было что-то неудержимо притягательное, что-то, против чего нельзя было устоять. Обряды взывают к нашему примитивному сознанию. Не понимаю, что со мной случилось, но я не мог противиться происходившему. Я начал верить, что у этого ритуала действительно была цель и что я каким-то образом помогал ее достичь.

Когда молоко было выпито, экзорцисты забили в барабан, сильно и размеренно, как будто извещали о чьей-то смерти. Этот ритм задал тон всему тому, что должно было произойти. Бум-бум-бум. Козлу связали ноги. Бум-бум-бум. Достали ножи. Бум-бум-бум. Поточили их друг о друга. Бум-бум-бум. Старший экзорцист вступил на алтарь. Бум-бум-бум. Он закатал рукава и произнес басмалу:

— Би-сми-Ллахи-р-рахмани-р-рахим. Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!

Бум-бум-бум. Лунный свет отливал сталью. Бум-бум-бум. Наступила тишина. Животное дернулось, и на терракотовой плитке появилась лужа темной маслянистой крови. Бум-бум-бум, бил барабан.

— Вот теперь начинается, — сказал Камаль.

В доме раздался пронзительный вой нафира, трубы длиной два с половиной метра. Самый старый экзорцист отрубил козлу голову, наклонился и обсосал рану. Трое других сделали шаг вперед следом за ним, коснулись свежей крови губами, пробуя ее, а затем перенесли козлиную тушу на середину двора. Кровь, стекавшую ручьем, собирали в банки из-под краски. Старый экзорцист взял два длинных ножа и освежевал животное.

Сначала он разрезал ему брюхо и изучил внутренности, копаясь в них руками. При свете свечей они сверкали как драгоценные камни. Смотреть на это было отвратительно, хотя в целом вид был очень красивый. Затем экзорцист отрубил нечто, походившее на почку, и целиком проглотил это. А затем он отрезал гораздо меньший кусочек и передал его одному из членов братства, который, в свою очередь, прибил этот кусочек к дальней стене двора.

— А что это такое? — заинтересовался я.

— Желчный пузырь, — ответил Камаль.

— А зачем?

— Он будет защищать дом.

Трубы затрубили вновь, их рев эхом пролетел по комнатам, словно послание о смерти. Экзорцисты исчезли. Я подумал, уж не конец ли это. Незаметно подошел «сутенер» и хлопнул меня по спине. Я уже было собрался спросить его, не закончил ли он. Но тут члены братства стали возвращаться по одному.

Теперь они были одеты в балахоны пшеничного цвета, поверх которых были традиционные для Атласских гор красные накидки с вышитыми зигзагообразными линиями. Головы экзорцистов украшали золотые и оранжевые чалмы, а ноги были босы. Каждый нес по музыкальному инструменту — барабаны из козьей шкуры, бендиры: керамические барабаны, тбилаты; деревянные трубы с отверстиями гхаята и огромные железные кастаньеты, гарагабы. После того как все вошли во двор, была отдана дань уважения расчлененному козлу. Уберечься от шума было невозможно. Подобно тому, как жертвоприношение будит что-то первобытное внутри каждого из нас, точно так же влияют на нас и звуки подобных инструментов. Музыка этого оркестра, если можно ее назвать таковой, создала оглушающий звуковой вал. Камаль и сторожа вместе со мной смотрели, как члены братства Иссава подожгли кучу тополиных листьев, раздули огонь и разнесли дым по дому. Они творили один и тот же ритуал в каждой комнате, орошая углы молоком и кровью и посыпая их солью. Они пританцовывали взад-вперед, тряся букетами дымящихся листьев в такт мрачной мантре.