Выбрать волю - Мария Берестова

Увидев по её ошарашенному лицу, что она признаёт этот мотив за существующий, Дерек продолжил:

— Возможность. Князь весьма влиятелен и мог надавить на многих; но в этом случае и давить не пришлось бы, раз генерал Линьеро приходился ему зятем. Он вполне мог отдать приказ.

Эсна нахмурилась, чувствуя, как от ужаса леденеет кровь. Неистовый генерал и впрямь имел необходимые полномочия.

— И, наконец, улика, — сухо закончил Дерек. — Только твой отец знал, что к нам едет важный свидетель этого дела. Дэрни убит, и его убрали явно для того, чтобы замести следы.

Улика оказалась добивающим доказательством. Эсна не была сильна в такого рода следствиях, и причастность её отца стала казаться ей несомненной. Она слабо вскрикнула и чуть не упала, успев, впрочем, опереться на стол обеими руками. Дерек бросился к ней. Бледная, дрожащая, она тяжело дышала и шаталась, с трудом удерживая равновесие.

— Эсни!.. — в ужасе воскликнул Дерек, прижимая её к себе за плечи и проклиная свой длинный язык. Ну что ему стоило соврать поудачнее!

Всхлипывая, она уткнулась ему в грудь.

Её мир рухнул.

То, что Дэрни убили — убили из-за неё! — и то, что убить его мог только её отец — потому что больше никто не знал! — казалось ей самым несомненным доказательством вины на свете.

Эсна плохо разбиралась в политике; за сухими цифрами отчётов в библиотеках она не видела живых людей и не задумывалась о том, что эти цифры — чьи-то жизни. Поэтому ей никогда не приходило в голову обмыслить, что её отец убивал — в бою, и сам, и по его приказу шли в бой, убивали врагов и умирали сами. Что он вёл полевой суд на флоте и приговаривал к казни. Что он мог и сам казнить — в назидание остальным. Что в его политической деятельности у него были враги, с которыми он расправлялся, иногда и нечестным путём.

Она никогда не задумывалось обо всём этом, поэтому мысль о том, что её добрый, ласковый батюшка отправил на смерть — её мужа, его отряд, несчастного Дэрни — всех этих людей... Это было кошмарно, слишком кошмарно, чтобы она могла вынести.

— Не верю, не верю! — хныкала она, но само её состояние свидетельствовало в пользу того, что — уже поверила.

Дерек чувствовал себя так, будто его погрузили в расплавленный свинец. Его сердце исходило болью при виде её страданий, и острее всего было понимать, что он мог её от них уберечь — нужно было только вовремя придумать, что соврать. Но ложь не пришла ему на язык тогда; и никакая спасительная ложь не приходила в голову теперь. Он был парализован её болью, и мог только гладить её по голове, целовать и прижимать к себе, пытаясь согреть и успокоить.

Какой бы силы ни была истерика, она проходит. Эсна не успокоилась; но она перестала рыдать и вполне пришла в себя. Она подняла взгляд...

Растерзанный её состоянием Дерек беззащитно смотрел ей в самую душу — тем глубоким, беспомощным, нежным взглядом, каким влюблённый мужчина смотрит на любимую им женщину, и не понять значение этого взгляда было невозможно.

Что ж, теперь стало ясно, почему он её избегает.

Для бедной Эсны это было уж слишком.

Отстранившись, она убитым голосом сказала:

— Прости, мне нужно всё это обдумать, — и тихой тенью ушла к себе, оставив его каменеть и корить себя.

Эсна не пришла в себя ни на другой день, ни через неделю.

Она не выходила из своих покоев и отказывалась говорить о своём горе. Иногда плакала, но чаще лежала, глядя бездумными глазами в потолок, и вспоминая, вспоминая, вспоминая.

Чем больше она думала об этом — тем больше тревожных фактов всплывало в её памяти.

Она вспоминала о том, как раньше гордилась, что стала хозяйкой в доме отца. Именно она хлопотала обо всех домашних делах, ей подчинялись слуги, она следила за домом, организовывала всё для приёмов. Отец всегда радовался её успехам; глаза его привычно щурились в улыбке, и Эсне казалось, что за спиной у неё вырастают крылья.

Она вспоминала о том, что отец любил беседовать с нею по вечерам; они обсуждали книги и идеи, он говорил с нею как с равной, и не раз отмечал, что отдыхает душою в её гостиной. Она всегда так радовалась этому и из кожи вон лезла, чтобы угодить ему.

Она вспоминала о том, как он тревожился о ней. Он часто переезжал к Веймарам, чтобы убедиться, что у неё всё в порядке, и всегда говорил, что скучал по ней. И теперь он тоже пользуется каждым случаем увидеть её, и проницательным взглядом отмечает любую проблему. Ей было приятно это, она видела его заботу в каждом слове.

Она вспоминала, и чем больше — тем сильнее убеждалась, что отец её к ней привязан весьма сильно. Как и она к нему.

Она не знала, что с этим делать, и не представляла, как теперь быть.

Грэхард и княгиня пытались вытащить её из этого состояния, но она лишь беспомощно смотрела на них и плакала.

Грэхард бушевал, гневался и предлагал привести сюда «этого Кьерина», чтобы он «всеми богами поклялся, что не виновен». Он единственный ещё проявлял странную веру в старого врага — а может, ему было всё равно, и он считал, что князю стоит убедительно солгать, что будет всем только к благу.

Княгиня шикала на него, выгоняла из покоев, чтобы не пугал, и пыталась разговорить Эсну и убедить её поделиться своим горем.

Спустя неделю ей это, наконец, удалось.

Плача в её объятьях, Эсна беспомощно спросила:

— Но зачем же убивать?..

Это было ей горше и страшнее всего. Она простила бы отцу всё; она и сама посчитала бы за счастье никогда не выходить замуж и оставаться в отцовском доме; но зачем же было находить для этого такой злой и извращённый путь! Зачем он вообще выдал её замуж? Почему не нашёл другого способа спрятать улики сейчас?

— Милая моя, — гладила её по волосам княгиня, — мужчины часто предпочитают решать проблемы радикально. Они видят лёгкий способ и не думают о чужой жизни — что им до неё?

— Он всегда был так добр ко мне!.. — захлёбываясь плачем, возразила Эсна.

— Добр? — удивлённо переспросила княгиня. — Но, Эсни, твой отец очень суровый человек.

— С чего вы взяли? — она так обиделась, что даже перестала плакать.

Отстранившись, она принялась тыльной стороной ладони вытирать слёзы.

Лицо её было красным; черты его заострились — она плохо ела в последние дни — а роскошные волны волос сбились в неряшливые колтуны. Отдельные пряди висели сальными сосульками, но, кажется, ей было совсем не до них.

— Но это же очевидно, дорогая, — ласковым тоном продолжила гнуть свою линию княгиня. — Ты бы видела себя в первые дни здесь! Совершенно зашуганная, пугливая пташка, которая всю жизнь провела в клетке.

— Это неправда, — буркнула Эсна, выгораживая отца. Непослушными дрожащими и очень тонкими пальцами она пыталась распутать один из своих колтунов.