Выбрать волю - Мария Берестова

Лгали ей, по правде сказать, так редко, что обобщать это конструкцией «всё время» было более чем неуместно; но Эсне в тот момент казалось, что все только так и делают — отец, Дерек, и даже сам Грэхард.

— Эсна, твой отец действительно тут не причём, — мягко, но уверенно всё же вернулся к своей мысли он. — Поверь мне. Я там был. Я знаю.

Она обиженно отвела глаза и капризно спросила:

— Но кто тогда, Грэхард? Всё сходится, что это он. Нет других вариантов. Больше некому было убивать Дэрни.

Скривившись, владыка помолчал. Потом неохотно признался:

— Это я приказал убить его.

Эсна нахмурилась, не понимая, зачем он говорит ей такую очевидную ложь.

— Ты? — она всё-таки вырвала свою руку и приподнялась на локтях, чтобы вернее заглянуть ему в лицо. — Но зачем это тебе?

В какой-то момент ей подумалось, что такая вероятность, и впрямь, существует. Он явно был раздражён её расследованием, и вполне мог прикрыть его в такой... странной и категоричной манере.

Однако лицо Грэхарда, словно высеченное из камня, было слишком мрачным.

— Я приказал убить его, — медленно, словно не желая говорить то, что говорит, ответил он, — потому что он и в самом деле слышал, кто отдал тот приказ.

В ужасе предчувствуя, что он скажет сейчас что-то кошмарное, что-то, что опять перевернёт ей всю жизнь, она нахмурилась и одними губами переспросила:

— И кто же?

Он молчал с минуту, глядя на неё странно, пронзительно и тяжело одновременно, и она в этом взгляде прочитала ответ раньше, чем он произнёс:

— Я.

Она всё никак не могла разорвать зрительный контакт.

Из её головы вынесло все мысли до единой, осталось только чистое, глубокое недоумение.

— Но... зачем?

Она даже не была уверена, о чём именно спрашивает: зачем отдал такой приказ — или зачем скрывал — или зачем признался?

Грэхард наклонил голову. Его глаза стали совсем тёмными.

— Я не мог выносить мысли, что ты принадлежишь ему, — наконец, глухо сказал он.

Эсна удивлённо моргнула.

— Но... это было четыре года назад... — слабо воспротивилась она той правде, что услышала от него.

— Я люблю тебя уже семь лет, — мрачно возвестил он, вставая и складывая руки на груди.

Его громоздкая фигура смотрелась теперь особенно массивно на контрасте с исхудавшей за время болезни тоненькой Эсной.

Прижав обёрнутые покрывалом колени к груди, она обхватила их руками и спрятала взгляд.

Он молча смотрел на неё сверху вниз и ничего не говорил. Не пытался ни объясниться, ни оправдаться.

— Уйди, пожалуйста, — наконец, тихо-тихо попросила она.

Он наклонил голову, прикрыл глаза, несколько секунд проколебался — но всё же выполнил её просьбу.

Грэхард чувствовал большой разлад с самим собой. Он не планировал признаваться Эсне ни в своём поступке, ни в длительности своего чувства к ней. В который раз, когда дело касалось её, он пошёл на поводу у эмоций и поступил не так, как собирался.

Он был слишком напуган её болезненным состоянием, в которое она впала, подозревая отца. Он не ожидал, что она так к нему привязана, и уж тем паче ему в голову не могло прийти, что их кустарное расследование «назначит» такого странного виновного. Право, Грэхард отрядил расследовать всё это дело Дерека именно потому, что знал об отсутствии у него таланта дознавателя. Предполагалось, что всё это будет на уровне почти детской возни, не ведущей никуда за пределы архива.

Грэхард и представить себе не мог, что Дерек проявит такое рвение в этом вопросе, а Эсна окажется так настойчива в своём желании докопаться до правды.

И вот, признание вырвалось из него под влиянием момента, — и теперь он напряжённо ожидал, как она отреагирует.

Сам Грэхард полагал себя кругом правым. Жизнь любого ньонца в руках его повелителя, и он волен казнить кого и как пожелает. Да и у старшего Веймара, по правде сказать, шансы были вполне себе королевские: не нарвись он на передовой марианский отряд — преспокойно дожил бы да Френкальского сражения, а там уж, что ему на судьбе написано. Действия Грэхарда нельзя было назвать убийством; он просто повысил шансы князя на то, чтобы умереть.

Однако мотивы, побудившие Грэхарда устроить это дело, ему самому совсем не нравились. Ему было неприятно признавать, что им движет ревность; поэтому в своё время он обставил это дело не то чтобы тайно, но без шума. И ему теперь было стыдно не за то, что он подставил соперника, а за то, что сделал это украдкой, таясь от всех. Такая скрытность, конечно, была недостойна воина, и Грэхард был недоволен собой весьма.

То, что пришлось открывать это неприглядное дело Эсне, тоже было весьма неприятно. А уж тем паче неприятно было то, что предугадать её реакцию он не мог, и обречённо ожидал скандала. Он, правда, не знал толком, на какой почве разразится этот скандал, но был уверен, что Эсна тут найдёт, к чему прицепиться. Хотя, казалось бы, какая ей разница, когда именно и почему умер Веймар!

Маяться ожиданием ему, к счастью, пришлось недолго: Эсна заявилась к нему в кабинет уже на следующий день. Дерек, разбирающий с владыкой бумаги, под грозным изгоняющим взглядом последнего по стеночке отправился на выход, но не успел: скандал начался сходу.

Бледная осунувшаяся Эсна в простой домашнем одеянии встала посреди кабинета, сложила руки на груди, задрала подбородок и твёрдым голосом заявила:

— Я буду просить отца устроить наш развод.

Кажется, приготовленный скандал превзошёл все самые смелые ожидания!

Дерек смекнул, что лучше подзадержаться, чтобы уберечь кабинет от масштабных разрушений.

Те явно ему грозили — судя по тому, как мгновенно вскипел владыка, у которого на висках вспухли вены, а глаза налились кровью.

«Ой, дура!» — покачал головой Дерек, пытаясь сообразить, как бы сгладить всё это дело так, чтобы обойтись без трупов.

— Развод? — обманчиво мягко переспросил Грэхард, уставив на Эсну самый пугающий ту вид своего взгляда.

Её проняло, но она лишь покрепче обняла себя руками и почти уверенно выдала позицию:

— Я не обязана объясняться.

«Не дура, идиотка!» — мысленно простонал Дерек, которому, как назло, на ум не шла никакая подходящая шуточка, могущая свести дело к миру.

— Нет уж, солнечная госпожа моя, — взвился Грэхард, вскакивая. — Изволь объясниться! — грозно потребовал он.

В процессе вскакивания начались ожидаемые разрушения: бумаги со стола полетели на пол вместе с чернильницей — «Приказ казначею теперь переписывать!» — а стул, не выдержавший эмоционально опёршегося на его спинку владыки, с грохотом покатился по полу.