Круговорот чужих страстей - Екатерина Риз

— Грызи.

— Теперь ты будешь варить кашу?

— Да, наверное. Некоторое время.

— А когда мы будем ходить гулять?

— Не думаю, что всё так плохо, — успокоила его Алёна. — Нас всего пятеро. Ну, и ещё Максимыч. Не думаю, что придётся стоять у плиты целыми днями. Сейчас нажарю котлет, потом сырников. Альбина Петровна суп сварит, и два дня будем есть. — Она улыбнулась в сторону. — Интересно, как быстро твой папа заскучает.

— Папа крепче, чем некоторые думают, — услышала она за своей спиной. Обернулась, увидела Павла и улыбнулась уже ему.

— Подслушиваешь?

— Нет. Хватился вас. Куда, думаю, все подевались. — Он подошёл, заглянул Алёне за плечо, глянул на сковородку с котлетами, тоже принюхался. Незаметно для ребёнка приобнял Алёну за талию. — Как давно я не видел, как ты готовишь.

— А как я мою посуду?

— И это тоже.

— Голодный?

Он головой качнул, всё-таки прижался губами к её волосам, всего на секунду, но у Алёны от сердца отлегло.

— Папа, смотри, я ем огурец!

Павел обернулся на сына, хмыкнул.

— Вкусно?

Ванька с энтузиазмом закивал.

— С ума сойти. Регина бы с ума сошла, ты огурец грызёшь. Кстати, она завтра приезжает, — сказал он. Для Алёны сказал, но у сына, для отвлечения внимания, поинтересовался: — Ты рад?

Ваня спрыгнул на пол, вскинул руки.

— Я покажу ей рыб в нашем пруду!

Алёна смотрела на скворчащие в масле котлеты и лихорадочно обдумывала полученную информацию. Регина Ковалец приезжает. Она с ней познакомится. Скажи ей кто об этом месяц назад, она бы точно, как Ванька от радости скакала. А вот сейчас на душу навалилась непонятная тяжесть. Точнее, это было беспокойство, от того, что она понятия не имеет, что же это означает.

На кухню прибежал Роско, процокал когтями по полу, заурчал, когда Павел наклонился к нему, чтобы погладить. Пальцы прошлись по загривку, потом по бокам собаки, Роско от восторга заскулил и закрутил обрезанным хвостом. А Павел выпрямился, пошёл к холодильнику, чтобы собаку покормить, достал кусок мяса.

— Продуктов нам на сколько хватит?

Алёна даже обрадовалась нейтральной теме.

— Мы с Альбиной Петровной были в кладовой, на неделю точно.

— Вот и отлично.

— Думаешь, за это время всё успокоится?

— Надеюсь. Пока из усадьбы не выезжаем.

— А… Регина? Знаешь, — не выдержала всё-таки Алёна, — мне кажется, что сейчас совсем не время ей приезжать. Это только подстегнёт журналистов. И… всякие домыслы.

Павел кинул на неё насмешливый взгляд.

— Какие ты обороты находишь, я прямо поражён.

— Что, я лезу не в своё дело? — Всё-таки стало обидно. Говорила себе, что обида мимолётна и почти незаметна, но… Было неприятно. Да ещё Костров откровенно хмыкнул и сказал:

— В какой-то степени. Регине никто не может указывать. Сказала, что приедет, значит, приедет.

И, правда, она-то кто такая, чтобы что-то советовать или сомневаться в поступках Регины Ковалец?

Но зачем-то она едет… спешно, плюнув на осаду журналистов…

Этим вечером была очередь Павла читать Ване на ночь. Алёна только зашла, поцеловала мальчика и оставила их одних. Спустилась вниз, вышла на крыльцо и присела на плетёный диванчик. Мебель поставили лишь пару дней назад, когда всё ещё было хорошо. Алёна уже представляла, как здорово будет вечером пить на крыльце чай, за аккуратным столиком со стеклянной поверхностью. А за эти два дня ни разу не присела на диванчик, и уж точно не нашла времени выпить чаю, в тишине и покое. А сейчас, оказавшись в полной тишине, почувствовала себя неуютно, и спокойствия в душе нет, как ни пытайся притворяться, даже перед самой собой.

На крыльцо вышла Альбина Петровн, постояла, ожидая, пока Алёна её заметит. Та, наконец, голову повернула, и домоправительница поинтересовалась:

— Вам ещё что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо. Отдыхайте, Альбина Петровна.

Женщина помедлила, затем продолжила:

— Я бы хотела завтра сама приготовить обед. Я знаю, что любит Регина Родионовна. Она совсем не ест мясо. И если не возражаете…

Алёна недовольным взглядом изучала округу.

— Конечно, я не возражаю.

Кто она такая, чтобы возражать? Она здесь, по сути, на тех же условиях, что и экономка.

Вскоре Павел появился. В доме и вокруг всё стихло, солнце село, и сумерки стали сгущаться. Алёна так и сидела на крыльце, вся в невесёлых мыслях, и даже не сразу Павла заметила. Он подсел к ней, ноги вытянул и тоже стал смотреть вдаль. Алёна кинула на него быстрый взгляд.

— Уснул?

Он кивнул. А ей вот не молчалось.

— Тихо так.

Костров снова кивнул. Потом руку на спинку дивана закинул, ладонь оказалась у Алёны на плече.

— Ты новости смотрел?

— Смотрел.

— И что там?

— Ты, правда, хочешь знать? — Он даже усмехнулся. А вот Алёна в расстройстве качнула головой. Павел посмотрел на неё. — Почему ты ничего мне не говоришь?

— О чём?

— Ты знаешь о чём. Ты весь день старательно избегаешь этой темы. Ты ограничилась фразой о том, что она Ваньку по имени ни разу не назвала. Этот вывод для тебя или для меня?

Алёна смотрела в сторону.

— А что ты хочешь услышать?

— Наверное, правду. Только не ври, что понимаешь. Чисто по-женски ты не можешь понимать. Женская солидарность по любому существует, и ты должна была усомниться. Это нормально, Алёна. Но ты молчишь.

— Я не знаю, что тебе сказать.

Он понимающе хмыкнул.

— Это уже ближе к истине.

— Ну, какой истине? — Алёна отодвинулась от него, зато повернулась лицом. — Нет никакой истины, тем более у меня. Откуда? Ты хочешь, чтобы я тебе это сказала в глаза? Что это ужасно, забирать ребёнка у матери, вне зависимости от ситуации, что ты не должен был так поступать, что это бесчеловечно… Ты вот сейчас не смотришь на меня, а знаешь почему? Потому что ты сам всё это отлично знаешь, и ты сам себе это говорил, ведь так? Я тоже себе всё это сказала, всю ночь говорила. — Она голову опустила. А следующую фразу выдохнула со всей душой и сердцем: — Но я не верю ей. Может, я не права, наверное, я жестокая. Пусть меня в этом вся страна обвинит. И я, вообще, в этой ситуации ничего не понимаю и ничего не знаю, я чужой человек, но… Я как представлю, что она приедет, обнимет его, будет с ним разговаривать… подарки дарить… — Алёна неожиданно носом шмыгнула. — В общем, я плохой человек.

Павел даже не подумал её переубедить. Выслушал, осторожно вытянул больную ногу, потёр её, а после недолгого молчания сказал: