Соль земли - Георгий Марков

Но самому основателю деревни не пожилось тут. На второй год наехали новые переселенцы. Кто и где прознал про тайну Марея, он и сам не мог сказать, но один из первых переселенцев, Семён Лисицын, предупредил его: «Уходи, Марей, объявились злые люди».

Марей бросил свою избушку и ушёл к тунгусу Осипу в верховья Таёжной. Уж тут ли была не глушь? Две-три заимки да староверческий скит – вот и всё население на округу в сотни вёрст. Кажется, живи себе и не беспокойся, что пострадаешь от руки худого человека.

Но в ту пору разгоралась в Сибири «золотая горячка». Тысячи людей из купеческого, торгового и чиновничьего сословий были охвачены жаждой наживы. Группы и даже целые отряды таких людей ринулись в тайгу.

Улуюлье влекло всех слухами о затерянном караване золота. Пришельцы безуспешно ощупывали баграми реки и озёра и всю злость за свои неудачи вымещали на тунгусах. Тунгусов выбивали и в одиночку, и целыми семьями. Считалось, что тунгусы знают, где захоронено золото, но молчат, не желая отдавать его.

Марей понял, что жить в такое время среди тунгусов опасно. Искатели золота могли убрать его как своего конкурента. Марей ушёл в староверческий скит.

Около восьми лет прожил Марей со староверами. Жизнь в скиту была каторгой. Однажды кто-то не вынес этой постылой жизни и подпалил староверческий посёлок. Люди разбрелись кто куда; Марей пошёл в глубь тайги искать Осипа. Надо было где-то в безопасном месте пересидеть год-другой, пока уляжется вся эта история с поджогом скита. Горячка с поисками золота в Улуюлье к этому времени пошла на спад. Многие на поисках затерянного каравана с золотом разорились, и их горький опыт удерживал других.

Марей нашёл Осипа в верховьях маленькой речки, впадавшей в Синее озеро. Старик жил в полном одиночестве. Из всей многолюдной ветви древнего тунгусского рода он остался один. Остальные или разбрелись, или погибли. Старый тунгус обрадовался приходу Марея. Осип был уже дряхлым. Однажды он сильно заболел. Марей поил его настоем брусничного листа, выпекал на кедровом масле лепёшки из толчёной сушёной рыбы, но здоровье старика не улучшалось. Марей понял, что поправиться тунгус не сможет.

Как-то раз на рассвете Осип разбудил Марея. В руках он держал кисет из выделанной оленьей кожи, расшитый окрашенной оленьей жилой.

– Умираю, друг Марей, – тихо сказал тунгус. В глазах его стояли слёзы. Путая русские слова с родной речью, старик сказал: – Возьми кисет. Это тебе от тунгусов за сердце твоё. Кисет покажет тебе богатства Улуюлья.

Старый тунгус пытался что-то объяснить Марею, но голос его слабел и оборвался на полуслове.

Оставшись опять в одиночестве, Марей подолгу просиживал над кожаным кисетом. Он видел, что на кисете вышиты приметы Улуюльского края. Вот этот полукруг – река Большая, вот эта извилистая полоска – река Таёжная. Этот кружочек – Синее озеро. Этот кружочек – Тунгусский холм. Но что обозначали разбросанные по кисету крестики, Марей, догадаться не мог. Не их ли значение пытался объяснить Осип перед смертью? Не показывают ли они места, где запрятано золото ограбленного каравана? Ведь все золотоискатели утверждали, что тунгусы знали, где было запрятано золото. Больше того, многие искали не золото, а кисет, на котором якобы были показаны все потайные места последнего тунгусского рода на Таёжной. Разговоры об этом Марей слышал не раз.

После смерти Осипа Марей прожил в Улуюльском крае полгода. Кисет с вышивкой он берёг, но разгадывать его тайну не пытался. Не золото он искал, а свободы, права на человеческое существование.

Однажды весной Марей ушёл из Улуюлья на восток. Началась новая пора его жизни. Под чужой фамилией он работал на золотых приисках на Лене. Там и застала его революция. Он был уже в годах, но именно теперь-то и почувствовал молодость. Когда Советская власть приступила к освоению Алдана, Колымы, Индигирки, Марей ходил в экспедиции с геодезистами и геологами. В эти годы он почти и не вспоминал об Улуюлье.

Однако с приближением старости мысль об Улуюлье всё чаще и чаще беспокоила его. Бессонными ночами стали вспоминаться ему молодость, жизнь с Марфушей на пасеке, её смерть, сын… Виделись ему сны, в которых Улуюлье и Марфуша вставали как наяву. О сыне он думал особенно горячо. Что с ним? Выжил ли он? А если выжил, где он и кто он? Могло быть так, как это чаще всего было у крестьян: сын живёт в доме своего отца… Хоть бы одним глазком взглянуть на сына. Пусть носит он фамилию человека, вырастившего его, и не ведает, что настоящие отец и мать его совсем другие люди. Он дорог и близок Марею, он от крови и плоти его. «Кровь моя там осталась, кровь зовёт», – думал Марей.

Чаще задумывался Марей и о кисете. Может ли он умереть, не попытавшись разгадать тайну тунгусского кисета? Нет, ему такого права не дано. Осип не просто от себя дал ему кисет. Он сказал: «От тунгусов». Значит, старый тунгус передал ему дар от всего своего народа. И передал он этот дар не ему одному, а всем русским, у которых было доброе сердце в отношении к таёжным людям.

И так и этак прикидывал Марей в уме, и всё выходило одно: надо идти в Улуюлье. И, как это часто бывает со стариками, Марей почувствовал, что он не обретёт покоя до тех пор, тюка не сделает этого, как ему казалось, последнего шага в своей многотрудной жизни.

Ещё до Великой Отечественной войны Марей вышел на пенсию, но здоровье у него было крепкое, и работу он не бросал.

Весной тысяча девятьсот сорок седьмого года Марей Гордеевич Добролетов покинул ставший ему родным Крайний Север и отправился в далёкий путь. Он ехал не спеша, останавливался в больших городах Дальнего Востока и Сибири, о удивлением смотрел на те великие перемены, которые происходили на русской земле.

Улуюлье оставалось прежним. Перемены пока мало коснулись этого края. Марей недоумевал.

Оказавшись в Улуюлье, Марей первым делом решил отыскать могилу Марфуши. Но годы наложили свой отпечаток и на местность. От бугра, поросшего березняком, и следа не осталось. Река год за годом точила берег, отодвигала его, и русло её извивалось теперь гораздо дальше того берёзового бугра, на котором он когда-то похоронил свою жену.

Не было в Притаёжном и той улицы, на которой стояла изба, ставшая приютом его сына.

– Где же она, эта улица? – спросил он одного жителя в Притаёжном.

По возрасту тот едва ли был моложе его самого. Старик охотно вступил в разговор.

– Как после грозы разметало. Которые подались в Мареевку, поближе к лесам, а больше ушли в город – заводы строить, – сказал он.

«Мареевка», – от этого слова Марей даже вздрогнул. «Неужели здесь ещё помнят меня?» Он спросил, как проехать в Мареевку.

– Если рекой, то всё по течению до соснового бора на красном высоком яру.

Ну, конечно же, он помнил это место! Здесь был его стан, сюда пришли переселенцы, которых он обучал охоте и рыбалке. Он вспомнил одного молодого мужика, того самого, который спас его, предупредив, что Марея хотят изловить. Мужика звали Семёном. У него был сынишка. Он, Марей, терпеливо учил мальчика стрелять из своего ружья.