Предрассветные миражи - Ника Муратова

прохожий, испивший из колодца ее энергии и жизнелюбия. Хотел бы я оказаться в ее лодке и умчаться за горизонт…

Глеб смотрел не на меня, а в невидимую точку вдали. Он разговаривал сам с собой.

— Я бы так много хотел ей сказать… И у меня есть что сказать. Но я не имею права. Она не должна страдать. Я не хочу, чтобы она страдала.

Теперь он уже смотрел на меня, вспомнив о моем существовании.

— Там, в шкатулке, очень важная для нее бумага. Скажите ей, что я нашел это для нее. Что это и есть настоящая правда. Пусть больше не переживает понапрасну. Ей надо увидеть эти бумаги как можно раньше. — Он вздохнул. — Позже, когда она узнает, где я, она поймет, что это было моим прощанием. Только, пожалуйста, не говорите ей о смерти. Дайте ей время подзабыть меня, хорошо? Тогда ей уже не будет так больно. Она ведь вряд ли узнает обо всем сразу, как вы думаете?

— Если уедет, то вряд ли, — пробормотала я. Боже, о чем мы говорим? Обсуждаем его смерть и сроки оповещения! Трагическое безумие.

— И еще одно, Кристина. Моя милая девочка. Позаботьтесь о ней. Она храбрится, но на самом деле ей очень тяжело. Ей нужна поддержка. Вы понимаете ее, она верит вам. Поддержите ее, хорошо? Особенно в первое время. Не дайте ей… Не дайте ей сломать свою жизнь.

Я молча кивнула, говорить уже просто не могла из-за комка в горле. Я не совсем поняла его последние слова, но в данный момент это казалось неважным. Хотелось лишь одного — успокоить Глеба, дать ему любые обещания, лишь бы он не волновался, лишь бы почувствовал умиротворение.

— Ну все. Я устал. Идите, Женя. Спасибо.

Я подозвала Кристину. Пока она подошла, он уже уронил голову на грудь и вновь погрузился в сон. Морщины изрезали черными тенями исхудалое лицо. Грудь мерно поднималась и опускалась, лицо было спокойным, только глазные яблоки двигались под закрытыми веками, просматривая неведомые нам сны.

— Это действие наркотиков. Ничем другим боль уже не снимешь, — пояснила она. — Пойдем, нам пора.

В машине она спросила меня:

— Ты ведь выполнишь его просьбу?

— Насчет Киры?

— А он тебя еще о чем-то просил?

Я молчала.

— Обо мне что-то говорил? Не слушай, — махнула она рукой, — я справлюсь сама.

— Кристина, а можно спросить? Почему…

— Не спрашивай ни о чем. Не сейчас. — Ее лицо окаменело, как у человека, всеми силами пытавшегося не расплакаться. Ей это удалось, но было видно — одно мое слово, и она разрыдается. Я замолчала.

Мне казалось непостижимым все происходящее. Глеб умирал и перед лицом смерти думал о Кире. Кристина привезла меня, зная об этом, и еще просит выполнить его просьбу. Что это? Такая странная любовь? Мне показалось, что и Глеб знал о ее чувствах к Андрею и тоже реагировал спокойно. Семья со свободными отношениями? Ну, допустим. Но одно дело закрывать глаза на внесемейные отношения, другое — потакать им. Ведь совершенно очевидно, что эти Кристаллинские дорожат друг другом и между ними какая-то особая, необъяснимая, но крепкая связь. Да и ребенок… Разве не она сама говорила мне о своей любви к отцу ребенка? И при этом Кристина смотрела на любовь Глеба к Кире, как на удачную игрушку, лучик света, нечаянную радость для него. Если что ее и беспокоило, так это то, что Кира, возможно, недостойна его любви. Может, приближение смерти делает людей другими и заставляет их ценить то, что в обычном состоянии не принимается в расчет? Я представила себя на месте Кристины. Нет, я бы так не смогла. При всем моем уважении к ней и Глебу, я так и не могла понять их тайны.

Просьбу его я выполнила. Отдала Кире шкатулку с бумагами, сказала, что Глеб оставил перед отъездом. Тогда я впервые увидела Киру разрыдавшейся. Она открыла шкатулку и прочла вложенные туда бумаги. То, что передал ей Глеб, являло собой копию свидетельства о смерти Доронина Антона Викторовича, пятнадцати месяцев от роду. Причиной смерти был назван какой-то сложный порок сердца, приведший к недостатку кислорода в организме. Судя по дате, случилось это двадцать шесть лет назад. Судя по фамилии, ребенок был Кириным братом, о котором никто из нас никогда не слышал. Я не знаю, что за трагедия скрывалась за всем этим и почему Глеб решил оставить в качестве прощального подарка именно эти бумаги. Я не знаю и не стала даже выяснять. Кира лишь сказала, что это касается ее умершего братишки, о котором она узнала недавно.

— Женя, я могу тебя попросить не рассказывать об этом никому?

— Конечно.

— Я сама расскажу об этом Андрею, хорошо?

Я кивнула. Больше она не стала ничего объяснять, а я, видя ее потрясение, не решилась спросить.

Глеба я больше не увидела. Он умер через два дня после нашей последней встречи. Оказалось, что он попросил Кристину не устраивать никаких пышных похорон, сообщить лишь тем нескольким близким друзьям, которые знали о его болезни. Он просил также кремировать его и развеять прах либо над морем, либо в горах. Кристина выполнила все в точности, как он просил, кроме того, что урна с его прахом все еще стояла нетронутая.

— Когда доберусь до океана или гор, тогда и развею. Сделаю это сама, не хочу, чтобы последнее «прощай» он услышал от других.

Как-то между прочим она упомянула о том, что Андрей тоже знал о болезни Глеба.

— Если будет спрашивать, соври что-нибудь, ладно? — попросила она меня. — Я сдуру поделилась с ним, он обещал молчать о его болезни, но о смерти может Кире проболтаться, а Глеб просил этого не делать.

Я не думала, что Андрюха расскажет Кире, если его попросить молчать. С другой стороны, как объяснишь ему просьбу Глеба? Можно только осложнить все еще больше. Но Андрей и не спрашивал меня ни о чем. Он вообще абстрагировался от всего происходящего, ушел в свои мысли, о Кристине не заговаривал. Видимо, как раз тогда он, втайне от всех, занимался поисками работы в Африке.

После смерти Глеба я, чувствуя себя как бы причастной к горю Кристины, старалась навещать ее почаще. Она не противилась моим визитам, но и не особенно зазывала к себе. Она впала в состояние горестного транса, совсем сникла, расклеилась, словно потеряла опору, стержень, удерживающий ее в нормальном состоянии. Придешь к ней домой — вроде бы она все делает, как обычно. Варит кофе, возится с ребенком, переставляет что-то на