Когда боги закрывают глаза - Татьяна Степанова

Но то, что там было скрыто, хранимо, украдено, похищено, теперь освободилось.

Ни дым, ни гарь не могли заглушить густой, мощный запах, что мгновенно окутал все, распространяясь с ветром. Запах жизни и ее отходов.

Катя с помощью подоспевшего Гущина поставила Мещерского на ноги и пыталась распутать обвивавший его скотч. Но она ощутила тошноту и ужас.

Все смотрели вверх, позабыв обо всем.

А там, на лесах, на уровне двенадцатого этажа двигалось, ползло НЕЧТО.

Лишь отдаленно оно напоминало человеческую фигуру. Торс… плечи… руки, хватавшиеся за леса.

И все это было красно-багрового гнойного цвета, словно старая прежняя человеческая кожа стала этому созданию давно мала и лопнула и теперь висела заскорузлыми клоками, как бахрома.

На леса упали горящие обломки, и на башне «Био» начался пожар.

Искры обожгли видоизмененный образец. И по телу цвета гноя прошли судороги. А потом…

– О боже, – прошептал потрясенный Мещерский, – это Рюрик?

На месте багрового пузыря, венчавшего торс, лишь на мгновение показалось человеческое лицо – словно сквозь оболочку кокона. Они увидели в отблеске пламени, как рот распялился в крике – то ли боли, то ли предупреждения – уходите, не оставайтесь здесь, рядом со мной!

А затем багровый пузырь лопнул и тут же снова раздулся, увеличиваясь, увеличиваясь, увеличиваясь до невероятных размеров.

Субстанция не только влияла на жизненный цикл, она защищалась – корчась и страдая от ожогов, она мгновенно приспосабливалась к новой среде.

Розовый чудовищного вида отросток выпростался из самой середины и оплел конструкцию лесов, багровые языки вытянулись и прилипли к стеклам башни «Био».

В пламени пожара словно расцвел невиданный цветок. На какое-то мгновение можно было даже различить тычинки и пестик, лепестки, стебель, а потом все превратилось в гигантского вида хрящ, сочленение мышц, и вот снова изменилось – покрылось волдырями, пошло рябью, задрожало и свернулось в спираль, как раковина, и тут же опять распрямилось, выстрелило вверх новыми отростками, похожими на щупальца с присосками на концах, ощетинилось рыбьим плавником, выпростало наружу голую кость крыла, тут же обросло перепонкой, пупырчатой кожей, покрылось чешуей, оплетая леса, стекла, пожирая, вбирая в себя и дерево, и бетон, и стекло.

Павел Веретенников – Август Долгов, еще живой, все пытался подняться наверху, но тело его сломалось, расплющилось от удара.

И Тефида накрыла его своей видоизмененной сущностью, как великая океанская волна, не знающая жалости, воняющая аммиаком, сеющая споры новой жизни.

Они видели, как в багровых складках кожи, в чешуе и хрящах мелькнули его ноги, руки. Послышался вопль, и колесо жизни смололо его в пыль, забирая его плоть, его клетки, его ДНК.

В багровой мантии возникла пасть, усеянная острыми как бритва клыками мегалодона, давно вымершего в наших морях, и тут же обернулась розовыми крыльями огромной стрекозы.

– Я вызываю военные вертолеты. Нам надо уходить отсюда всем, всем! – Ева Ершова махала рацией. – Все уходим, уезжаем немедленно!

А потом все снова изменилось – проросло сквозь кожу и хрящ, сквозь жабры, легкие, панцирь, стекло и бетон. И лишь сдавленный хрип…

Так не похожий на любой из голосов этого мира…

Не крик…

Не рык…

Не шепот…

Не стон…

Что-то другое…

Как эхо – над ночной Москвой.

Вертолеты прилетели через четверть часа.

Катя, Гущин, Мещерский, Ева, спецназ, водители машин, зеваки, жильцы близлежащих многоэтажек, пожарные, полиция, врачи «Скорых», представители городской администрации, люди из правительства, дети, взрослые, собаки, кошки, военные, рядовые и генералы, советники, дипломаты, офисные клерки, рабочие коммунальных служб, студенты, профессора, министры, корреспонденты новостей, москвичи и гости столицы – потрясенные, не верящие глазам своим, наблюдали с безопасного расстояния до самого утра.

И никто не расходился по домам.

Военные спасатели, спустившись с вертолета на тросе, сначала подняли Ивана Лыкова – обезумевшего от ужаса, охрипшего от воплей.

А потом на вертолетах пустили в ход огнеметы.

Башня «Био» вспыхнула, как факел.

И горела долго.

Но этого показалось недостаточно.

На рассвете вертолеты сделали несколько новых заходов уже с запасом химических препаратов.

Пена хлынула из брандспойтов, мгновенно застывая, обволакивая собой обугленные конструкции небоскреба, обеззараживая и стерилизуя, застывая толстой коркой на лопнувших от жара стеклах, закопченных стенах, усеянных запекшимися багровыми брызгами.

Прошло семнадцать дней. И за эти семнадцать дней пережитый Москвой шок и трепет… и любопытство, и ужас, и восторг… стали прошлым.

Не то чтобы все устаканилось, нет.

Обугленный небоскреб «Био» и весь комплекс Москва-Сити, оцепленный войсками и полицией, каждый день, каждую ночь привлекал тучи зевак. Возникло новое «место силы», и какой силы!

Но канул в Лету день восемнадцатый, девятнадцатый, и все постепенно стало стихать, как после грозы.

Все возвращалось на круги своя. Ведь даже после выхода в открытый космос и полета на Луну люди занимались своими обычными делами.

Даже библейский Иона, проглоченный китом, непереваренный и выплюнутый, немного оправившись от пережитого шока и увиденного в брюхе чудовища, вернулся к нормальной жизни – ел, пил, пировал с друзьями, копил деньги, проповедовал и сочинял.

Вот так и полковник Гущин, так же и Катя, и Сергей Мещерский. Полковник Гущин за эти дни написал столько рапортов, сколько не писал их никогда прежде.

Больше всего его убивало, сражало наповал то, что и в министерстве, и в прокуратуре, и в комиссии по служебной этике с него требовали объяснений, как такое было возможно, что под видом федерального спецагента к нему в доверие, в секретный для посторонних процесс расследования втерся преступник!

– Я ж ему сам своими руками пропуск – карточку электронную – в главк выдал, – Гущин на глазах Кати комкал и рвал очередной рапорт, который «не получался как надо». – А как я его должен был проверять? В Четвертое управление, что ли, звонить – спрашивать, кого прислали? Туда, пожалуй, в «четверку» позвонишь, как же. И не проверяем мы их никогда, у нас полномочий на это нет. Из ФСБ ведь приехали тогда в Райки на место нападения на машины, сказали четко – пришлем завтра своего сотрудника. И наутро является этот Август… Павел Веретенников – Долгов, показывает мне удостоверение. Я что, с лупой проверять должен? А потом я ему сам же своими руками карточку-пропуск в главк оформляю. И он с нами под нашим прикрытием, в составе нашей опергруппы под видом прикомандированного сотрудника везде, везде ходит, получает доступ ко всей информации. Правильно, если меня за такое головотяпство уволят, я даже апелляцию подавать не стану.