Звёздные стражи - Маргарет Уэйс

— Нам нравится видеть себя солнцем, — продолжала она, словно разговаривая сама с собой. — Мы хотим, чтобы нам поклонялись как дарующим жизнь и боялись как разрушителей. Но хотя солнце обладает огромной силой излучения, свет его затухает во времени и пространстве, и звезды, даже все вместе взятые, бессильны осветить необъятное пространство темноты.

«И тем не менее, — прозвучало эхом в ушах Дайена, — не моя воля, но Твоя».

Смеющиеся львы должны прийти.

Фридрих Ницше, «Приветствие»

Как сказала Мейгри Дайену, борьба между знанием и верой, между пониманием воли Божьей и подчинением ей — одна из самых жестоких. Саган следовал указаниям Всевышнего, потому что они совпадали с его собственными желаниями. Теперь он начинал понимать, что между его волей и волей Божьей может возникнуть столкновение. Командующий хотел выяснить намерения Господа. В действительности же он со страхом сознавал, что знает Его намерения, и стремился изменить их.

Закончив мысленный разговор с леди, он вызвал капитана своей личной охраны.

— Когда я закрою эту дверь, — Командующий указал на дверь, ведущую в его апартаменты, — никто не должен сюда входить. Никто. Ни при каких обстоятельствах.

— Есть, милорд.

— Любые сообщения, как бы важны и срочны они ни были, должны передаваться вам. А вы мне их представите, когда я попрошу.

— Есть, милорд. — Центурион отсалютовал и приложил руку к груди.

Саган дождался, когда дверь за охранником закроется, и запер ее изнутри на ключ. Выключил компьютер, все средства связи, снял доспехи, убрал подальше гемомеч.

В апартаментах Командующего была потайная комната. Если бы капитан Нада знал о ее существовании, то завоевал бы безграничное доверие президента Роубса и покончил с карьерой, а главное — с жизнью Командующего Дерека Сагана. Комната была не чем иным, как небольшой часовней. Никто, даже адмирал Экс, не догадывался о ее существовании. Те, кто занимался ее сооружением, верили легенде, согласно которой строилось хранилище для сокровищ. Впрочем, так оно и было, только сокровища эти собирались веками и не имели ничего общего с золотом.

Раздевшись догола, Саган вошел в часовню через дверцу, которая открывалась с помощью секретного устройства, схожего с тем, что приводило в действие гемомеч. Когда ладонь прижималась к пяти шипам, выступающим из панели, в кровь впрыскивался вирус, идентичный вирусу в гемомече. Он распространялся по всему телу, не причиняя вреда, но только телу Сагана, тогда как попадая в любое другое тело, хотя бы того же Нады, вирус действовал убийственно, и человек впадал в смертельную агонию.

Войдя в часовню, Саган тщательно закрыл дверь. Убедившись, что он в безопасности, подошел к алтарю, представлявшему собой кусок обсидиана, не обработанный по бокам и отполированный сверху. В часовне стояла кромешная тьма: в священном месте не допускался искусственный свет. Да Сагану и не нужен был свет, чтобы видеть, что находится на алтаре. Небольшая чаша с редким благовонным маслом, серебряный потир, украшенный изображением восьмиконечной звезды, кинжал с рукояткой, элементом которой была та же звезда. И лежало здесь аккуратно сложенное одеяние из тонкого черного бархата — единственное, что оставил в наследство своему незаконнорожденному сыну отец-священник.

Встав перед алтарем, Саган поднял руки, приветствуя Бога. Облачился в одеяние, предварительно поцеловав край материи, как его когда-то научили. Опустившись коленями на черную шелковую подушку с вышитой на ней золотыми и пурпурными нитями эмблемой Феникса, он чиркнул спичкой и поджег масло в чаше. Желтые и голубые языки пламени осветили часовню, наполняя воздух тяжелым запахом ладана.

Саган довольно долго смотрел на пламя, сосредоточивая мысли. Затем поднял рукав на левой руке, обнажив крепкое с синими прожилками запястье. На смуглой коже, всегда прикрытой перчаткой, виднелись многочисленные шрамы одинакового происхождения. В давние времена эти шрамы означали принадлежность человека к священникам Ордена Адаманта. Теперь они означали смерть, так как Орден был запрещен, и всех имеющих подобные шрамы немедленно казнили.

Зажав в правой руке рукоятку кинжала, Саган быстрым, ловким движением надрезал кожу на левой руке. Кровь заструилась из раны. Он поднес руку к потиру. В колеблющемся свете горящего ладана было видно, как кровь капля за каплей наполняет потир. Когда емкость до краев наполнилась кровью, Дерек сунул раненую руку в пламя и зашептал молитву, не разжимая губ, чтобы сдержать крик боли. Огонь обжег кожу, скрывая надрез; кровотечение прекратилось.

От потери крови и мучительной боли кружилась голова. Дерек положил локти на алтарь, поднял голову и начал беседу с Господом, излагая свои доводы.

Дайена заперли в его каюте не потому, что таков был приказ Командующего, а по рекомендации Мейгри, чтобы у него была возможность поразмышлять, разобраться в душевной сумятице. Юноша лежал на кровати, вперив взгляд в металлический потолок.

Ему очень не хватало синхоарфы, но она осталась в космолете Таска. У него не было другого выхода, как, улетая, оставить ее на «Ятагане». Дайен пытался слушать музыку из корабельной фонотеки, но в ушах постоянно звучала музыка Платуса, отчего он злился и одновременно сожалел, что злится. В конце концов Дайен перестал включать музыку и начал прислушиваться к тишине. Но тишины как таковой не могло быть на гигантском военном корабле: все звуки просто сливались в негромкий, мерный шум, который он находил на удивление успокаивающим.

Лежа на кровати, Дайен упорно пытался найти ответы на вопросы: кто я? почему я здесь? куда меня влечет? направляет ли меня кто-то или я мечусь хаотично?

— Человечество ищет ответы на эти вопросы столетиями. А от меня хотят, чтобы я их нашел за три дня, — сказал Дайен, обращаясь к лампочкам в потолке.

Но лампочки только светили ярким светом. И леди Мейгри тоже не помогала ему.

— Ты должен найти ответы сам, Дайен. Я не могу тебе подсказывать, во что надо верить.

— Платус, по крайней мере, объяснял, во что верить не надо, — обиженно говорил юноша.

— Разве? Может, он все-таки учил тебя познавать, подвергать сомнению, искать правду? А ты вместо того, чтобы искать, решил, что она не существует.

Дайен вспомнил часы, проведенные с Платусом над чтением Корана, Библии, текстов Будды. Затем были Фома Аквинский, Жан-Поль Сартр, Декарт, Шопенгауэр, Ницше. И тогда он понял, что они ищут правду — учитель и ученик.

Лежа в оглушающей тишине, Дайен думал, что накoнец начинает понимать Платуса. Постепенно обида, смешанная со злостью, стала уходить. Страж делал то, что считал правильным. После всех ужасов, которые он видел, после трагедии, свидетелем которой он был, разве можно осуждать Платуса за то, что он потерял веру? Дайену хотелось бы знать, нашел ли Платус после смерти то, чего искал.

* * *