Похититель звезд - Валерия Вербинина

Но вот Шатогерена выпроводили, Амалия укатила вместе со своим деревянным кузеном, Елена уехала на почту, отправлять какую-то очень важную телеграмму, и Нередин вновь вернулся в мир музыки, поэзии и женских чар. Они стояли с Елизаветой посреди гостиной, и он видел, как в начинающем сгущаться сумраке белеют на рояле растрепанные ноты; и все-таки это было уже не то, не так, как надо, все было отравлено ненавистной реальностью, тлением, смертью, расставанием. Первым прервал молчание Нередин.

– Я зажгу свет, – сказал он.

– Не надо, – ответила королева.

Алексей видел, как в полумраке колыхнулось и замерло черное пятно ее платья, и догадался, что она поднесла руки к лицу, чтобы вытереть слезы.

– Вы верите в бога? – спросила королева так просто, будто в мире нет ничего естественнее этого вопроса.

– Да, – так же просто ответил поэт.

– Я все время молилась, – прошептала Елизавета. – Я хотела… хотела узнать, как на самом деле умер мой сын. Но никто ничего не хотел мне говорить. Я ломала голову, мне представлялись всякие ужасы… И вот я узнала. Бедный граф… Лучше бы он сразу тогда сказал мне. Боюсь, мой упрек убил его.

Нередину показалось, что Эстергази убил не упрек – он умер от страха, от чудовищного, дикого страха. Но Алексей ничего не сказал.

– Наверное, Руперт был прав, – проговорила королева. – Ему лучше было бы родиться в простой семье. Он все время пытался кому-то что-то доказать… И не выдержал, сломался. А мой муж плохо это воспринимал. Они с Рупертом много спорили. Обо всем: о театре, о женщинах, о будущем Европы. Сын говорил, что союз с Германией и Австрией для нас невыгоден, что нам надо встать на сторону Франции и России. В конце концов король вообще запретил ему говорить о политике. И эта девушка, Мари, которую я не хотела знать, о которой король тоже не желал ничего слышать… Руперта наше отношение обижало. Как же мы обижаем своих близких, сколько они вынуждены терпеть от нас! Больше, чем от любых врагов… И вот так все кончилось.

С моря налетел ветер, зашумел в ветвях деревьев, стоявших в саду. Ноты на пюпитре зашевелились. Алексей поглядел на белые клавиши, и ему показалось, что они похожи на оскаленные зубы, будто рояль ухмыляется, глумится над ним.

– Теперь, когда граф Эстергази умер, мне придется вернуться домой, – сказала королева. – Елена уже поехала отправить соответствующую телеграмму.

Он даже не удивился. В конце концов, разве не знал он с самого начала, что все завершится именно этим?

– А вы? – спросила Елизавета. – Что будете делать вы?

Нередин вздохнул.

– Доктор Гийоме говорит, что мне придется пробыть в санатории по меньшей мере два ближайших года… Так что я никуда отсюда не уеду.

– Вот хорошо, – кивнула Елизавета, и в сумерках Алексею показалось, что она улыбается. – Вы обязательно поправитесь… И напишете много чудесных стихов. Вот… – Она поднесла руку к волосам. – Возьмите это. На память обо мне.

И на ладонь Нередину легла заколка с бриллиантовой бабочкой.

– Я никогда вас не забуду, – горячо проговорил поэт.

Ветер задул сильнее, смел ноты с пюпитра и хлопнул рамой со звуком, похожим на пощечину. Служанка внесла лампу и стала закрывать окно.

– Прекрасная погода, – произнес Мэтью Уилмингтон.

– Великолепная, – подтвердила Натали, ничуть не греша против истины.

Их разговор происходил через два дня после того, как Рудольф фон Лихтенштейн и его кузина покинули виллу «Грезы». Затем Рудольф уехал в Берлин представлять доклад о своем расследовании и о том, как граф Эстергази собирался замести следы, обвинив во всем его, но перехитрил лишь самого себя. Что же до Амалии, то она тоже готовилась отбыть, хоть и в совершенно другом направлении.

Ален и Анри, сгибаясь под тяжестью чемоданов, вынесли багаж госпожи баронессы и погрузили его в прелестный, похожий на игрушку открытый экипаж, который Шарль де Вермон приобрел только вчера. Амалия дала слугам на чай, и наступила очередь прощаться.

– Не забывайте нас! – попросила Натали.

– Действительно, не забывайте, – поддержал ее поэт. – Пишите нам, Амалия Константиновна.

– Мы всегда будем рады получать от вас вести! – добавила Натали.

Амалия попрощалась с доктором Гийоме и его помощником Рене Шатогереном, расцеловалась с Эдит, которую теперь все называли Дианой, пожелала удачи мадам Легран и нашла теплое слово для каждого из остальных обитателей санатория. Шарль де Вермон, в светлом костюме, с тросточкой и в белой шляпе, нетерпеливо взглянул на часы.

– Амели! Мы опоздаем!

– Ничего, будет другой поезд, – весело ответила Амалия и взяла его под руку. Они сели в экипаж, и слуга захлопнул дверцу.

– До свидания, Амалия Константиновна! – крикнула Натали и несколько раз махнула рукой.

Кошка, вышедшая в сад, хмуро поглядывала на кузнечиков и, как всегда, очень умело притворялась, что она тут сама по себе и ей нет дела ни до кого из людей. Экипаж тронулся, и Нередин бог весть отчего ощутил, что у него защемило сердце. Впрочем, так бывало всегда, когда он видел, как уезжает хорошенькая женщина и не был уверен, увидит ли ее еще когда-нибудь.

– А погода и впрямь прекрасная, – сказал Шарль, беззаботно щурясь на дорогу. – Честное слово, я до смерти рад, что больше никогда не увижу стен санатория. Слишком много всего в них произошло. Бывало, я и за полгода в Африке не переживал столько приключений… Что такое, Амели? Вы грустите? Вы уже жалеете, что согласились скрасить мои последние дни? Ну, если так, то на ближайшей станции я прыгну под поезд, чтобы избавить вас от моего невыносимого общества.

– Шарль, – сердито проговорила Амалия, – что за шутки, в самом деле!

– Согласен, у меня нет чувства юмора, – тотчас пошел на попятный шевалье. – Меня вообще в детстве хотели отдать в священники, потому что я был слишком серьезен. Приблизительно так же, как вы сейчас. – Он взял ее за кончики пальцев и сжал их. – Если вас кто-то обидел…

Амалия улыбнулась:

– Нет, Шарль. Просто у меня из головы упорно не выходит одна вещь.

– Какая? – заинтересовался шевалье.

– Фиолетовые вены у… словом, у одного человека. Мертвого человека. Почему у них был такой цвет?

– А-а… – протянул Шарль. – Так вы тоже их заметили? Под цветами, кружевом и прочим их почти не было видно, но мне они показались странными.

– Под кружевом? – удивилась Амалия.

– Ну да, – беззаботно продолжал Шарль. – Я говорю о Катрин Левассер, или как там ее звали, о подруге нашего братца-разбойничка Севенна. Мне это тоже показалось странным. Но все-таки мы находимся во Франции, откуда тут взяться ядовитым змеям, кроме гадюк?

– Шарль, – после паузы неожиданно призналась Амалия, – я ничего не понимаю. Какие змеи? О чем вы говорите?