Львовский пейзаж с близкого расстояния - Селим Ялкут

… Теперь, когда я вспоминаю тот вечер, меня удивляет обыденность собственных впечатлений. Ничего подобного я раньше не испытывал. Я сам услыхал этот звонок. Немного необычный, странный, я бы даже сказал (если так можно о звонке) деликатный, но вполне материальный, как любой другой городской или домашний шум. Я же и объявил о нем, не предполагая ничего сверхестественного. И, тем не менее, это был звонок оттуда. Я могу поклясться, перекреститься, положить руку на Библию, все было именно так. А если так, то это значит, что перегородка, отделяющая нас от того мира, от наших ушедших и близких, прозрачна и тонка. Они помнят о нас, и мы напряжением своей памяти, чувств и веры можем ощутить их участие.

Через пару месяцев Валя позвонила и стала расспрашивать, как унять боли. Такова подлость нашего здравоохранения, оставлять человека одного, без помощи в самые трудные минуты его земного бытия. Мы обсудили, что можно сделать. Валя была спокойна, только жаловалась, что терпеть трудно. Я ей поверил, хоть голос у нее был бодрый, я бы сказал, незаинтересованный. Помощь не требовалась. Потом мне позвонили и сообщили, когда похороны. Я хотел еще расспросить, думал, звонит знакомый. Но нет. Голос спокойно уточнил, что таково задание: обзвонить по списку, который составила сама Валя. Фамилия, имя и телефон. Моя фамилия в списке. Вот и все. Не знаю, кого она еще включила, но народа оказалось немного. И лица были незнакомы. Видно, еще из прежней Валиной жизни. Сын приехал, я знал, он был корабельным поваром, коком. Общих знакомых не было. Участников тех самых застолий. Валя осталась Жориной тенью, а с тенью не церемонятся. Ей как бы мстили быстрым забвением. А, может, она сама не пригласила. Я думаю, ее устраивал любой вариант. Она торопилась встретиться со своим Жориком.

Неизвестно. Возможно, это про любовь. Или про разочарование. Состояние недостаточно точно определено, чтобы судить однозначно.

Однажды, я был бабочкой, вся жизнь которой лишь одно короткое «Ах!». Постигая это новое для меня ощущение времени, я понял, что истина подобна этой бабочке. Она — слишком нежное создание для наших грубых рук: пытаясь завладеть ею, мы ее просто уничтожаем…

Что еще? Как-то я увидел на Жориной руке свежий шрам. Оказалось, от сигареты. Жора прижег руку во время Валиного рассказа о злоключениях ее прошлой жизни. Вполне заурядная история из таких, что у женщины наготове. Я читал (у Хемингуэя) про индейца, который не смог перенести страданий рожающей жены. Но одно дело читать, другое — увидеть собственными глазами. Жора был экспериментатор.

Мы ползем на четвереньках в интригующую даль…

Это Жорино. От себя добавлю. — А почему бы и нет? И опять Жорино. Сказанного достаточно, чтобы сделать любые выводы.

Киев, 2006 год