Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки - Рут Кокер Беркс

class="p1">– Это самая настоящая Ева Харингтон, помяни мое слово.

Он вдруг запел что-то из репертуара Марго Ченнинг, которую в фильме «Все о Еве» играет Бетт Дэвис[59].

Я не рассказывала об этом Полу, но однажды в баре Дасти, обливаясь слезами, поведал мне о своих чувствах к Полу. Он сказал, что даже мечтает заболеть СПИДом, чтобы Пол любил его так же сильно, как Билли. Я сказала, что это довольно паршивый способ поиска партнера. Было очевидно, что у Дасти нет ни единого шанса. Да и тогда во всех этих рассуждениях все равно не было смысла. Мне в жизни и так хватало драмы, ведь я пыталась совместить все и сразу: с одной стороны, у меня умирал лучший друг, а с другой – я должна была подготовить к этому его окружение.

Даже Мать-настоятельница, пытавшаяся внушить всем вокруг, что она великан-людоед, проявила себя с прекрасной стороны. Были вещи, которых никто не смел ей сказать, но Билли было дозволено абсолютно все. Билли слабел, и мне казалось, что он принимает сыворотку правды. Мать-настоятельница, казавшаяся еще больше на фоне слабеющего Билли, брала его на руки, словно ребенка. Как-то раз Билли заглянул Матери-настоятельнице в глаза и сказал:

– Милая, послушай, ты очень хороша собой. Если бы в свое время ты сбросила сто… нет, сто пятьдесят фунтов, то могла бы стать Мисс Америка.

Здоровый Билли никогда не произнес бы это вслух. Да и Мать-настоятельница в любой другой ситуации швырнула бы нахала прямо в озеро.

– Милая, ты такая злюка, – ответила Мать-настоятельница мягким голосом, пропитанным любовью и добротой. – Поверить не могу, что ты смеешь так разговаривать с матерью.

Я не ошиблась, когда сказала Полу, что к ним домой будут приходить сторонние наблюдатели. Мать-настоятельница приглашала своего друга Скотта, огромного парня с плаксивым голосом. В последний раз Скотт пересекался с Билли еще до болезни и скривился, увидев, во что тот превратился.

Билли тоже скорчил похожую рожу.

Скотт снова и снова открыто выражал свое отвращение. В конце концов Мать-настоятельница буквально выволокла его на крыльцо и спустила с лестницы.

– Я знала, что тебя, идиота, не стоило пускать в этот дом. Сел в машину, и чтоб я тебя здесь больше не видела!

Эллисон тоже часто бывала у парней и всегда держала Билли за руку. Она стала родным человеком не только для Билли, но и для всех дрэг-квин, которые любили Билли. Они опекали мою дочь и подсказывали ей, как не падать духом из-за насмешек одноклассников. Эллисон снова и снова повторяла мудрые слова: «Будь умной, будь смелой, всегда говори правду и не обращай внимания на всякое дерьмо». Эти слова с Эллисон разучил Билли, утверждавший, что у кого-то их подслушал. Уже потом мы распознали в этой реплике высказывание Элси де Вульф, первого американского дизайнера интерьеров: «Будь хорошенькой, если можешь, будь остроумной, если это требуется, и будь милосердной, если это вопрос жизни и смерти».

Билли готовился уходить. Он начал просить Пола, чтобы тот отвез его домой.

– Позвони моей матери, – говорил он. – Я хочу домой, хочу домой.

Пол не верил, что родные Билли даже при большом желании смогут оказывать ему должный уход, но он привык выполнять все желания возлюбленного. Пол решил, что Билли может съездить к родителям на выходные. Он проведет с ними немного времени и вернется домой, ведь дольше они не смогут о нем заботиться. Но, как мне рассказывал Пол, у родителей Билли всегда находилась причина, по которой они не могли принять у себя сына.

– Его мать говорила: «На эти даты у меня запланировано то-то», или «На следующих выходных у меня то-то», или «А вот на тех выходных я точно буду занята».

В итоге один раз Билли все-таки погостил у родителей. Они приехали за ним в пятницу, и Пол перенес Билли к ним в машину.

Мать Билли позвонила Полу ранним утром в субботу. Полу пришлось забрать Билли в тот же день.

– Она выставила его за дверь с вещами, где он меня и дожидался.

Когда Пол спрашивал родителей Билли, не хотят ли они попытаться еще раз, его мать отвечала:

– Понимаешь ли, у меня есть дети помимо Билли, и я с ним не справляюсь.

Иногда, чтобы узнать последние новости, мать Билли звонила мне.

– Сколько еще это будет продолжаться? – спрашивала она. – У нас есть своя жизнь. Сколько еще мы должны откладывать ее на потом?

«Осталось немного», – думала я, но вслух ничего не говорила.

Билли собирал последние силы, чтобы выступать на дрэг-шоу, и всегда цеплял к своим нарядам красную ленточку. Как-то раз он решил надеть красное платье без бретелек от Виктора Косты, которое обещал отдать мне. Мы пришили к платью прозрачные бретели, но оно все равно спадало. Каждый раз ему приходилось надевать платье меньшего размера. Но, выходя на сцену, он по-прежнему был неподражаем.

Однажды после представления кто-то явно осуждающе спросил Пола:

– Почему ты разрешаешь ему участвовать в шоу?

– Потому что он этого хочет, – ответил Пол.

– Но почему ты выпускаешь его из дома, когда он в таком состоянии?

Пол всегда сдерживал злость, но в этот раз с размаху треснул кулаком по барной стойке.

– Ему осталось жить икс дней. Если он хочет участвовать в шоу – пускай. Его поклонникам и друзьям наплевать на то, как он выглядит. Разве он оскорбляет хоть кого-то своими действиями?

И вот настал день его последнего выступления. Не знаю, чувствовал ли Билли, что больше никогда не выйдет на сцену. Мы-то с Полом это прекрасно понимали. Состояние Билли ухудшалось с такой скоростью, что с выступлениями пора было заканчивать: скоро он не сможет выходить даже из дома.

Как только Билли появился на сцене, зрители подарили ему нескончаемые овации. Музыка еще не зазвучала, а люди в зале уже начали подпрыгивать на месте, пытаясь ярче других выразить свою любовь. Он стоял на сцене со спокойным лицом, вбирая в себя энергию зала. На нем было черное платье, которые выглядело очень дорого, а на его худые плечи спадали длинные пряди парика. Наконец включили запись. Как только зрители услышали первые ноты голоса Уитни Хьюстон, в зале воцарилась благоговейная тишина. «If… I… should stay…» – донеслось из колонок, и зрители сели, словно прихожане в церкви. Я задержала дыхание и сделала глубокий вдох только тогда, когда не дышать стало невозможно.

Билли ходил по сцене, иногда чуть отставая от темпа песни. Временами он спотыкался, но кто-то каждый раз помогал ему удержать равновесие, протягивая при этом двадцать долларов. Все это лишь усиливало желание зрителей выплеснуть на Билли все свое обожание. Пусть мы и находились довольно далеко от сцены, как только он терял равновесие, любой из нас был готов прыгнуть к нему из противоположного конца комнаты. Каждый мечтал спасти Билли, подхватив на лету его невесомое тело.

Когда песня доиграла до того места, где Уитни по-настоящему зажигала, зрители повскакивали со своих мест и подносили Билли купюры. Когда у Билли в ладонях не осталось свободного места, люди бросали на сцену пачки денег. Из-за кулис посмотреть на Билли вышли и другие дрэг-квин, и некоторые из них начали помогать ему поднимать деньги с пола. Все, кроме Билли, плакали…

Песня закончилась, но зрители не желали отпускать Билли со сцены. Люди выстроились в две шеренги по обе стороны сцены, чтобы Билли мог кланяться, стоя на одном месте. Мы все знали, что это его прощальное выступление, и одаривали его цветами, пока он еще мог увидеть, как много он для всех нас значит.

Наконец мы его отпустили его. Уходя за кулисы в сопровождении дрэг-квин, Билли обернулся и улыбнулся. И каждый человек в зале подумал, что эта улыбка обращена именно к нему.

Глава тридцать третья

В первый понедельник мая я, забрав Эллисон из школы, привезла ее к Билли. Он похудел до