Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

в них верю, но только ничего не происходит, а я хочу этого. О, Господи, как я этого хочу. Что же со мной не так?»

Ларри был застигнут врасплох болью и смятением, звучавшими в голосе Элвиса, «но я старался сохранять спокойствие, одновременно объясняя ему, как каждая идея, которую мы обсуждали в прошедшие месяцы, занимает свое место среди других идей, как каждая из них надстраивается над другими и вместе они образуют нечто очень красивое. Духовные чтения, медитация, наши беседы — все это закладывало основы нашего развития, но все это было только частью, этапами процесса, который может продолжаться в течение всей нашей жизни. Никто не знает, когда может наступить момент откровения; это не «награда», которую человек «зарабатывает». Для некоторых этот момент так никогда и не наступает, но оттого тем больше следует продолжать стремиться к Богу».

Ларри продолжал говорить и попытался показать ему, что это одна из тех сфер жизни, где не имеет значения, что он был Элвисом Пресли, что перед Богом все равны, и для того, чтобы ощущать Бога, нужно освободиться от всех ожиданий и заранее сформированных представлений. «Ты должен расстаться со своим эго, — сказал ему Ларри, — и освободить место для Бога». Он должен был «забыть прочитанные книги, забыть усвоенные знания и сделаться пустым, чтобы Бог имел место, куда войти». Элвис наконец успокоился. «Он посмотрел в пол, затем на меня, потом улыбнулся. Выразив кивком согласие, он с чувством сказал: «Да, ты прав». Он улыбнулся своим мыслям и подвел итог разговору: «Что ж, пожалуй, все так и есть. Ладно, поехали».

Они ехали через Нью — Мексико и Аризону, пересекая пустыню; «сверкающее голубое небо, казалось, ниспадало на священные горы индейцев хопи и окрашивало все видимое в умиротворяющие, небесные оттенки». Элвис молча вел фургон, Ларри сидел рядом, а парни сзади. Вот тогда — то за Флагстаффом это и случилось.

«Элвис вдруг сделал круглые глаза и закричал: «Ух ты!»

Когда я повернулся к нему, он откинулся на сиденье с разинутым ртом и неотрывно смотрел на горизонт. Я проследил за его взглядом и увидел облако, единую белую массу, плывущую по небу. Из облачков вырисовывался ясный, четкий, узнаваемый портрет.

— Ты видищь то, что я вижу? — шепотом спросил Элвис. Я снова посмотрел на облако. — Там лицо Иосифа Сталина!

Как я ни старался посмотреть на облако другим способом, невозможно было отрицать, что там действительно было лицо Сталина.

— Почему Сталин? Почему Сталин? — вопрошал Элвис срывающимся голосом. — Почему его лицо, а не чье — то другое?

Прежде чем я смог ответить, облако медленно завернулось внутрь самого себя, меняя очертания и форму, пока лицо не стало расплывчатым и постепенно не исчезло вовсе. Я понимал, что мы стали свидетелями чего — то экстраординарного, и повернулся, чтобы сказать это, но остановился, когда увидел Элвиса, который не отрываясь смотрел на облако, глаза широко распахнуты, на лице выражение удивления. Почти невозможно описать, как он выглядел в тот момент… однако выражение на лице Элвиса напоминало описание того, что мы встречаем в Библии или других религиозных книгах: он выглядел, как только что обращенный в веру человек. Он выглядел таким умиротворенным, таким всеприемлющим, таким открытым, таким счастливым. Такого я никогда не видел раньше и никогда не увижу вновь…

Элвис свернул автобус к обочине и резко затормозил. «Ларри, иди за мной!» — закричал он, распахнул дверь и бросился бежать по песку. Я наконец догнал его, и когда мы стояли, овеваемые прохладным ветерком пустоши, лицо Элвиса светилось радостью.

— Это Бог! — кричал он. — Это Бог!..

По его лицу текли слезы, когда он крепко обнял меня и сказал:

— …Я благодарю тебя от всего сердца. Ты привел меня сюда. Я никогда этого не забуду, никогда. Это действительно случилось. Я увидел лицо Сталина и подумал про себя: «Почему Сталин? Не есть ли это проекция чего — то, что внутри меня? Не пытается ли Бог показать мне, что он думает обо мне?..» И тут это произошло! Лицо Сталина превратилось прямо в лицо Иисуса, и он улыбнулся мне, и я почувствовал это каждой клеточкой своего существа. Впервые в моей жизни Бог и Иисус стали живой реальностью.

— О Господи! О Господи, — твердил Элвис. Затем он помолчал и сказал странную вещь: — Ты можешь себе представить, что подумали бы мои поклонники, если бы увидели меня тут?

— Они бы полюбили тебя еще больше, — ответил я.

— Да, — сказал он, — я надеюсь, что это так».

Остаток пути сопровождался некоторой неловкостью. Элвис упивался своим новообретенным блаженством, в то время как парни кипели от злости из — за этого последнего свидетельства странности своего босса и почти ненормальной тяги к сверхъестественному. Если у них была причина испытывать недоверие к Ларри прежде, то теперь они были почти готовы убить его. Потому никто из парней не удивился, когда автофургон, который отстал от остальной группы, загорелся в пустыне Мохава, чуть дальше Нидлса, Калифорния. Каким — то образом Элвису и парням, которые ехали с ним в фургоне, удалось найти два такси и добраться на них в Лос — Анджелес, и, естественно, все хотели услышать, что же произошло, когда они наконец попали домой. Однако Элвис желал только одного — поговорить наедине с Ларри. Он закрыл двери в комнату, и, хотя мог слышать, что парни стоят под дверью, пытаясь подслушать их разговор, ему, похоже, было все равно: он уже тридцать шесть часов подряд был на ногах и все еще находился под властью своего откровения. Он хочет уйти из шоу — бизнеса, сообщил он Ларри с такой уверенностью, которую тот никогда не замечал за ним раньше. Он хочет стать монахом.

Джо присоединился к ним в Калифорнии. Оказалось, что не так легко пробиться, как он воображал, полагаясь только на себя; связи в киноиндустрии, которые казались такими надежными, когда он работал на Элвиса Пресли, превратились в ничто, когда он стал искать работу, телефонные звонки, которые когда — то моментально достигали цели, пропадали втуне, и к Рождеству он практически оказался у разбитого корыта. Тогда — то Элвис прислал ему праздничный чек, и Джо позвонил, чтобы поблагодарить его, — одно за другим, и наконец Джо проглотил свою гордость и спросил, не может ли он вернуться. В конце концов было решено, что Джо и Марти будут вместе отвечать за организацию, — положение дел, которое не вполне устраивало ни того, ни другого, но оба в данный момент были готовы мириться с ним.