Досье генерала Готтберга - Виктория Дьякова

Тетрадь выпала у Лизы из рук. В кабинете отца она смотрела на его портрет, слезы наполнили глаза, она опустилась в кресло.

«Лиза, что ты? Что ты?» — спрашивала у нее сестра. Но Лиза не отвечала. Перед ее глазами снова возникли кадры фильма, который ее пригласила посмотреть Белозерцева в ту памятную ночь, когда они близко познакомились друг с другом, и Лиза узнала, кто спас ее от ареста в сорок первом. Город — пленный, разбитый корабль, плывущий по черным водам Невы в никуда.

«Подымались, как к обедне ранней, по столице одичалой шли, там встречались, мертвых бездыханней. Солнце ниже и Нева туманней, а надежда все поет вдали. Приговор — и сразу слезы хлынут, ото всех уже отделена, словно с болью жизнь из сердца вынут, словно грубо навзничь опрокинут, но идет… Шатается… Одна…»

Вспомнилось Лизе, Катя рассказывала, что ей пришлось смотреть, как приговор, вынесенный ее мужу, привели в исполнение. И она много лет не знала, что его помиловали, до самой войны, до сорок первого года. Лиза едва сдерживала слезы, читая стихи, все переворачивалось в ее душе. Она понимала, что больше никогда не сможет заботиться только о том, чтобы сохранить своих близких и себя. Надо делать что-то еще, если хочешь остаться человеком.

В тот же вечер Наталья повела Лизу на Мойку, в квартиру профессора Ленинградского университета Лурье, — ее позвал школьный друг, — там Анна Ахматова должна была читать стихи. В тот вечер Лиза впервые увидела поэтессу. Реквием Ахматова читала почти шепотом, на кухне, для немногочисленного круга избранных и доверенных, когда большинство слушателей разошлись: «Где теперь невольные подруги двух моих осатанелых лет? Что им чудится в сибирской вьюге? Что мерещится им в лунном круге? Им я шлю прощальный свой привет».

Выступление Анны Андреевны произвело на Лизу огромное впечатление. Возвращаясь домой, на Фонтанку, она долго стояла перед мрачной громадой дворца Белозерских у Аничкова моста. Вспоминала рассказ Кати, как Алеша Петровский впервые увидел ее на этом мосту в Рождество семнадцатого года. Было уже поздно, Невский обезлюдел. Когда Лиза смотрела на дворец, ей казалось, что он — заснул. Глубоким, смертельным сном, лишь бы не ощущать того, что происходило снаружи его и внутри. Он не хотел просыпаться.

Лиза переписала стихи для себя, не думая о том, что ждет ее, если стихи найдут. А на следующий день, решившись позвонить в четвертый, и последний, раз и опять безуспешно, сказала Фру, что поедет в Москву. Та всплеснула от неожиданности руками:

— Зачем? К кому? — и тут же догадавшись, спросила шепотом: — К госпоже Опалевой?

— Да, я надеюсь, что к ней, — ответила Лиза. — Если она в Москве, если я найду ее. Или кого-то, кто знает, где она. Ты обещала мне помочь, Фру, — напомнила она. — Если можешь, скажи Наташе, что я поехала к Дмитрию Дмитриевичу. Шостакович сейчас в Москве, я хочу поговорить с ним насчет дальнейшего обучения. Ведь пока он вернется, мы снова уедем в Германию. Скажешь? — Фру молча кивнула и выжидательно смотрела на нее. — И кстати, то же всем скажи, кто будет спрашивать. — добавила Лиза.

— А кто будет? — не поняла Фру.

— А вдруг кто-нибудь. На всякий случай, — предупредила Лиза серьезно. В ней почему-то поселилась уверенность, что ее отсутствием поинтересуются, остается только дождаться, кто. Кто наблюдает за ними. В этом Лиза не сомневалась. Странное исчезновение Белозерцевой навело ее на такую мысль.

В тот же день отправившись на вокзал, Лиза села в поезд. Колеса все повторяли ей стихи Анны Андреевны: «…и короткую песню разлуки паровозные пели гудки». Прямо с Ленинградского вокзала она, не медля, пошла на Тверскую, к дому, где жила Белозерцева. Консьержка подозрительно рассмотрела Лизу. «Катерину Алексеевну вам? — переспросила она, склонив голову набок. — Так ее давно нет здесь, милочка. Никого нет у них. А вам чего надобно? Вы сами-то кто будете?» — допытывалась женщина настырно.

Лиза поняла, что перед ней бывшая убежденная революционерка и наверняка бдительный сотрудник органов, на пенсии или внештатный. Быстро завершив разговор, она ушла. Она была уверена, что сразу после ее ухода консьержка доложила о ней кому следует.

Итак, Катерины Алексеевны в квартире на улице Горького нет. Нет давно. Почему — неизвестно. Больше адресов в Москве Лиза не имела. Кроме одного, очень известного — Лубянка. Сама толком не зная зачем, она отправилась на площадь Дзержинского. В глубине души теплилась безумная надежда, может быть, Катерина Алексеевна переехала, живет теперь в другом месте? Вдруг она увидит ее? Так и представлялось ей, сейчас остановится черная машина, из нее появится знакомая фигура Антонова, он распахнет перед Катериной Алексеевной дверь. И заметит Лизу, обязательно заметит.

Действительно, Лизу заметили. Милиционер на перекрестке стал посматривать в ее сторону — что вертится перед зданием наркомата госбезопасности, кто такая? Даже направился к ней проверить документы.

Лиза быстро ушла. Катерину Алексеевну она не увидела, даже Симакова не встретила. А войти в здание и спросить о них она побоялась — из этого здания можно не выйти вовсе. Только попади. Вся задумка провалилась. Лизе ничего не оставалось, как вернуться в Ленинград. Когда приехала, сразу задала Фру вопрос: кто спрашивал? Оказалось — никто, только Марья Сергеевна. Лиза насторожилась.

— Но она так, от любопытства, — заметила Фру.

— Я не уверена, что ее любопытство столь безобидно, будь с ней осторожнее, — попросила гувернантку Лиза.

— Мы пережили блокаду, — возмутилась Фру, — как ты можешь даже думать?

— Блокада — это одно, — ответила Лиза, — теперь все совсем другое.

Фру внимательно посмотрела на нее.

— Может быть.

Белозерцевой Лиза больше не звонила. Никому не звонила и никого ни о чем не спрашивала. Она погрузилась в занятия музыкой. Через две недели отпуск кончился и пришло время возвращаться к месту службы в Германию. Стихи Ахматовой Лиза взяла с собой и перечитывала украдкой. Когда она приехала, узнала, что генерала Петровского перевели, куда — неизвестно. Во всяком случае Орлов ничего не знал, кроме одного: у него тяжело заболела жена, и ему разрешили вернуться в Союз. Пока Лиза была в отпуске, Петровский уехал. Это известие одновременно и расстроило Лизу — Петровский был ее единственной надеждой, что Катерина Алексеевна рано или поздно появится сама, с другой, обрадовало — она жива. Это объясняло, почему Катерина Алексеевна отсутствовала в своей квартире. Она все-таки была в больнице, консьержка просто не сказала ей, очень бдительная особа. И хотя Лиза знала, что последствия болезни Белозерцевой могут быть самые плачевные, она надеялась, что Катерина Алексеевна как и раньше переборет все недуги. И они обязательно увидятся.

Успокоившись, Лиза даже на время забыла все свои прежние тревоги. Но, как оказалось, напрасно. Вскоре стали происходить очень странные события. Все началось со странного самоубийства следователя, который занимался подготовкой документов к Нюрнбергскому процессу по делу о катынском расстреле, где убили много польских офицеров. Официальная версия объясняла его смерть неумелым обращением с оружием, но Лиза чувствовала, — это НКВД. Следователя убили в назидание прочим, напоминая, что победа, как бы велика она ни была, ничего не изменила. И те, кто победили, как были холопы «хозяина», так и остались ими. Несмотря на все заслуги. Спасли — и спасибо, а теперь все — по местам.