Все демоны. Pandemonium - Олег Угрюмов

— Вероятно, мой повелитель имеет в виду капитана Ржалиса, — заметил граф.

И главный бурмасингер Фафут, присутствовавший при беседе, печально вздохнул при одном только упоминании этого имени. Его незамужняя сестрица буквально бредила этим гулякой и повесой, а он, бурмасингер, никак не мог придумать гениальный план, чтобы заставить Ржалиса обратить на нее внимание. Конечно, никто находящийся в здравом уме и твердой памяти не влюбится в сестрицу, но попробовать все-таки стоило, а ему и это не удавалось.

— Да-да, — сказал Юлейн, — Ржалиса. Пришлите мне его. Мы уточним кое-какие моменты.

— К сожалению, — сказал граф, мягко покашливая, — может возникнуть небольшая заминка.

— Объяснитесь, — потребовал король, почувствовавший подвох.

— Дело в том, что капитан Ржалис попросил отпуск, и поскольку последние десять лет он его не просил, то мы не могли отказать храброму рыцарю, верному слуге вашего величества в столь пустяковой просьбе.

— Это верно, — согласился монарх. — Может, и мне снова взять отпуск? Только ничего не говорите, господа, я и сам знаю, что нельзя.

— Увы, ваше величество, — вздохнул маркиз. — Вы должны оставаться на боевом посту.

— Ладно, пусть не Ржалиса, но пришлите мне кого-нибудь из моих верных и храбрых шеннанзинцев.

Вельможи переглянулись.

— Что, — робко спросил король, — вообще никого не осталось?

— Что вы, — поспешил утешить его славный Фафут. — Не беспокойтесь, сир. Там, в армии, еще много людей.

— Но шеннанзинцев нет?

— Не то чтобы вовсе нет в природе и окружающем пространстве, — снова вмешался Гизонга, — но нет при дворе в данный период времени.

— И где же они?

— В отпуске, — честно ответил главный бурмасингер.

— Хорошо, — вздохнул Юлейн, не зря прозванный Благодушным. Нрав у него действительно был добрый и отходчивый. — Я закрою на это глаза. Принесите мне «Королевский паникер».

— Если ваше величество желают узнать о ставках на Кровавую паялпу, — осторожно начал Фафут, как никто разбирающийся в предмете, — то…

— То — что?

— Вас ждет небольшое разочарование. Паялпа едет!

— Куда? — опешил король.

— В настоящий момент — в Кассарию. В связи с чем в ближайшие несколько недель поединки проводиться не будут.

— Хотите сказать — они тоже в отпуске?

— В некотором роде — да. Это рекламная поездка, в ходе которой подбираются новые кандидатуры героев и чемпионов, а потенциальные зрители знакомятся со своим будущим излюбленным развлечением.

Король подергал кружевной воротник, некстати сдавивший ему горло.

— Что ж, — кротко молвил он. — Давайте займемся делами. Что у вас там за бумаги, граф?

— Прошения, — ответствовал да Унара. — Об отпуске.

— Меня посетила мысль, — поделился Юлейн.

Придворные не удивились. Такое с ним уже случалось: зимой позапрошлого года и весной нынешнего.

— Это заговор?

— Скорее — сговор, — поправил дотошный начальник Тайной Службы. — И не в ущерб государству.

— Кто идет в отпуск?

— Мы! — дружно грянули верные слуги отечества.

— Куда?

— На курорт. Поправить пошатнувшееся здоровье.

— А я?

— А на вас вся надежда, ваше величество.

— В ваше отсутствие я наломаю дров, отправлю в деревню кучу придворных бездельников и вусмерть разругаюсь с душенькой Кукамуной, — пригрозил король, беря в руку перо. — И потрачу чертову прорву денег из государственной казны.

— Все государства время от времени переживают некоторые потрясения и финансовые кризисы, — рассудительно заметил маркиз Гизонга.

— Если вы вдруг случайно, самым невероятным образом, по дороге на курорт окажетесь в Кассарии, скажите Зелгу… — Король лихо подмахнул все три прошения об отпуске. — Я надеюсь на вас, милорды. Вы лучше меня знаете, что ему сказать.

* * *

— Итак, — сказал Такангор, приглашая шахматные фигурки занять отведенные для них места на макете. Те церемонно поздоровались с участниками военного совета и отправились на боевые позиции. — Итак, мы наблюдаем здесь Липолесье.

— А хорошо получилось, — довольно вздохнул Узандаф, рассматривая дело магии своей.

— Мне нравится, — согласился Мадарьяга. — Особенно вот этот пляжик. Эх, закатиться бы туда на пару дней, разбить шатры, поохотиться, порыбачить, нажарить свежего мясца. Выпить с друзьями.

— Дам-с опять же пригласить, — встрял неугомонный доктор Дотт. — Дамы-с на свежем воздухе — лучшее лекарство.

— А как амазонки относятся к активному отдыху? — полюбопытствовал вампир.

— Эх, — сказала Гризольда, мечтательно жмурясь, — сидишь на бережке с удочкой, солнышко пригревает, поплавочек пляшет на волнах, легкая рябь бежит; кувшинчик холодной бульбяксы — по правую руку, подносик с крендельками — по левую; красавец тритон с во-от такими плечами из воды топырится — смуглый, соблазнительный… Да, о чем это я? О войне! Конечно же, о войне.

Уэрт да Таванель так и замер с открытым ртом, сраженный наповал столь своеобразной трактовкой военных действий.

Зелг тоже подивился легкомыслию своих друзей, но промолчал.

— Дядя Гигапонт считает, что можно устроить пикник сразу после победоносного сражения, — заметил Кехертус из-под самого купола, ибо другого места в просторной библиотеке для него не нашлось. — Он берется пригласить дам.

Герцог понял, что от дяди Гигапонта ему никуда не деться, и принялся про себя считать розовых демонов. Один розовый демон занял свое место в шеренге, второй розовый демон встал за ним, третий розовый…

— Интересуюсь знать, выпустят ли меня когда-нибудь из заточения? — раздался скрипучий, недовольный голос из золотой клетки.

— Только к началу сражения, — безмятежно отвечал Такангор.

— Я страдаю, — поведал Бургежа. — Может, вы и безучастны к чужим страданиям…

— Безучастны, — подтвердил минотавр.

— …но я не стану очередной безгласной жертвой произвола и скажу миру всю правду, — не унимался Бургежа. Видимо, он полагал, что долгая эволюция вела к тому, чтобы из глины и камня, сквозь ряды обезьян, варваров, крепостных, королей и рыцарей пробился простой человек с журналом «Сижу в дупле» в руках.

— Договорились, — сказал Такангор и отработанным движением набросил на клетку плотную темную ткань.

— Да, — оживился князь Мадарьяга, — все забываю спросить — а что это с ним?

И он показал на переносное узилище, из которого неслись приглушенные и неразборчивые, но от того не менее пространные речи, исполненные достоинства и протеста против жестоких действий правящей верхушки.