Ларец - Елена Чудинова

— Случилось это лет семьдесят тому, — начал Венедиктов таким тоном, словно говорил — в прошлом месяце. — Я чаще живу на Востоке, он больше отвечает моим привычным обыкновениям. Вот и тогда я был, допустим, в Берберии, точнее сие значения не имеет. И в России не удивишь никого продажею рабов, но в тех краях невольничьи базары живописны и красочны. Рабов со всех концов света свозят на продажу почитатели Черного Камня. Ах, довелось бы тебе видеть пышный рейд в лазури морских вод, белокрылые паруса и цветные штандарты, пеструю толпу в порту! Надо сказать, странствия морские мне по нраву. Есть вещи неизменныя, которыя пребудут от века — звон надутого ветром холста, вопли чаек и запах соли. Мне не надобны были в тот день новые невольники, но я вышел в порт полюбоваться празднеством торга. Там выставляли силачей, тут танцовщиц, там чернокожих, тут белых, да еще желтых. Идя на торг, я проходил мимо корабля, на который грузили по сходням тюки с купленными товарами. Рабы, приобретенные только что, дожидались на причале своей очереди проследовать в трюмы. Среди них был ребенок годов четырех, чернокожая девочка с косицами, заплетенными наподобие иголок дикобраза. Единственной одеждою ее была шелковая повязка на бедрах, а в руках она держала нарядный узелок со своим имуществом. Девочка обратила на себя мое внимание тем, что принадлежала к племени, которое в давние времена служило людям моего народа. Не ведая по младенчеству тревоги о дальнейшей своей судьбе, девочка с изяществом танцовала под музыку, звучавшую неподалеку. Я подошел к ней и, желая поговорить на ее языке, обратился к малютке с ласковыми словами. Взглянувши на меня, она тут же позабыла свою веселость. Выскользнув из-под моей руки, коей я намеревался погладить ребенка по голове, девочка спряталась за каким-то бочонком. Впрочем, почти тут же высунулась она из своего укрытия, взглянула на меня и… Кто мог ее научить, каким образом можно мне угрожать? Не скажу тебе, что она сделала, но я тут же понял, что крошечное и глупое сие дитя обладает неким важным для меня знаньем. Этого не мог я так оставить.

Почти сразу нашел я владельца корабля, следившего за подготовкою к отплытию. «Кто владелец той партии рабов? — спросил я. — Хотелось бы мне перекупить одного ребенка, и не постою за ценою, буде она даже неразумна». К моему удивленью, мореход нахмурился. «Невозможно и думать что-то перекупить из сих товаров, — отвечал он. — Вельможи той страны, куда я сейчас иду, кичливы и обидчивы. Сочти они, что их приняли за купцов, способных отказаться ради выгоды от собственной прихоти, и не миновать безобразия. Да и поздно, уж мы сейчас отходим». — «Так отдай мне сам вон ту девчонку, а скажи, что упала с мостков да утонула. Я тебе заплачу золотом». — «Нет, господин, цена одной девчонки не окупит мне потери фрахтовщиков, если они обидятся», — твердо отвечал моряк. «Я заплачу тебе за несколько рейсов твоего корабля!» — «Прошу простить меня, но я не могу в такое поверить!» Ах, будь дело после заката, он бы сделал все, чего я хочу! Но, увы, стоял полудень, время, когда силы мои равны человеческим. «Хотя бы в какую страну идет сей корабль?!» — воскликнул я. «В Россию».

Итак, важное знанье отправилось гулять по свету. Не пожалел я сил, чтобы отправить слуг моих в страну, о коей никогда не мыслил прежде. Но страна оказалась так огромна, что минуло почти четыре десятка лет, прежде чем я напал на след маленькой негритянки. Судьба ее оказалася щасливой. Из рабыни сделалась она госпожою, супругою важного вельможи. Пришлось и мне посетить новую столицу российскую. Тогда же, кстати, обзавелся я сими домами. Я знал, что негритянка не сможет утаить от меня нужное мне знание, как не сможет ни в чем отказать мне, поскольку племя ее служило людям моего народа. Я должен был подчинить ее, но я не сумел!

Нелли опустила глаза, изо всех сил удерживая лицо неподвижным. Неужели маленькая негритянка и была Настасья Петровна, тетка княгини?! Рассказ начинал совпадать с тем, что довелось ей услышать от Параши, слишком уж совпадать!

— Стыдно признаться в том, что тебя обвело вокруг пальца созданье, кое ставишь ты на одну доску с ездовою лошадью или охотничьей собакой! Слишком уж изменилось сознанье этой женщины, и дух вовсе чужой мне земли стал ее духом. Не могучи сопротивляться моей воле, она все же нашла в себе силы от меня ускользнуть.

Не имело смысла притворяться — Венедиктов знал, что она знает! Нелли подняла глаза, и Венедиктов улыбнулся ей жемчужной своей улыбкою.

— Знанье ушло вместе с нею, и в землю, откуда уж его не возьмешь, и, думаю я, в какую-то из вещиц, что прижимала к груди в своем узелочке девочка на причале. Я чаю, она попала в твой ларец. Княгиня Финистова, единственная наследница негритянки, ушла в монастырь, подарив свои драгоценности племяннице и крестнице своей Елизавете. Та же до минувшей зимы хранила их у свекрови, вкупе с прочими фамильными камнями.

— Экая сложность, — презрительно усмехнулась Нелли. — Уж будто ты не знаешь, чего тебе нужно из всего ларца.

— Не знал, покуда не увидал своими глазами, — Венедиктов, казалось, нимало не обиделся. — Теперь знаю.

— Так и что сие? — не удержалась Нелли, превосходно понимая, что едва ли получит ответ.

— Подождем, покуда я не получу камней. Тогда и узнаешь.

— Ты их не получишь! Никогда! Хоть до старости меня тут держи.

— Никогда не говори никогда, Елена Сабурова, маленький медиум. Я между тем глубоко тебя почитаю. Таких, как ты, на моей родине селили в особых капищах.

Сосновые леса вытеснили лиственные, смолистый запах сгустился в воздухе.

— Видно, что уж Тверь близка, — заметил отец Модест, поднимая воротник плаща: снежный ветер хлестал немилосердно. — Лучше сосен, чем под Тверью, в России не сыскать.

Параша ехала в этот день в карете, о чем нимало не печалилась. Даже и в кожаном коробе дуло со всех щелей. Понятное дело, зимние возки теплее, но санный путь установится не скоро. Самое худое время для дороги.

— Столько известно Вам о старых городах, святой отец, — Роскоф, казалось, силился гнать тревожные мысли. — Расскажите мне о сем сосновом месте.

— Вы увидите город малый и непримечательный, Филипп, — отозвался отец Модест. — Однако ж, повернись колесо гишторическое чуть иначе, сие была бы старая наша столица. Главною соперницею Москвы была Тверь во времена ига татарского. Вам неведомо, быть может, что в годы унижения предков наших даже царить над народом своим не могли законные наши правители без татарской позволительной грамоты, именуемой ЯРЛЫК. Вот давняя сказка, быть может правдивая. В Золотую Орду, становище татарское, приехали за ярлыком два правителя, тогда они звалися еще не царями, а князьями, Московский и Тверской. Прежде чем дать сей позорный ярлык, татары предложили князьям русским испытание: поклониться их идолам, пройдя промеж жертвенных костров, и вкусить хмельного напитка из кобыльего молока, что звался КУМЫСОМ. Напиток сей христиане почитали нечистым. Князь Тверской отказался поклоняться идолам и оскверняться кумысом, за что был убиен с немыслимою жестокостию. Московский же князь идолам поклонился и кумыса вкусил, за что был отпущен в Москву с ярлыком.