Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Воллам Мортон

Портрет был написан в 1649 году, когда Веласкес в Риме покупал античные статуи для Филиппа IV Испанского. Многие считают этот портрет одним из трех-четырех лучших в мире, а Джошуа Рейнолдс называл его прекраснейшим портретом в Риме. Я часто стоял напротив него в длинном коридоре дворца Дориа, уставленном золочеными, эпохи Людовика XIV канапе и столиками, и размышлял, не является ли Иннокентий X воплощением Джекила и Хайда. Человека, которого изобразил Веласкес, не смогла бы держать под каблуком и обворовывать женщина. Он выглядит суровым и непреклонным и совсем не располагает к себе. Однако в том же дворце есть еще и бюст работы Бернини, и здесь мы видим доброго и нежного мечтателя, человека, который ради сохранения мира в доме готов отдать последний грош. Каким был Иннокентий X в действительности? Бернини знал его лучше, чем Веласкес, однако надо помнить, что у Бернини были все основания льстить папе, а у Веласкеса не было никаких. Не знаю, был ли еще случай, когда два великих художника так по-разному интерпретировали свою модель, и как жаль, что большинство посетителей палаццо Дориа уходят, посмотрев на портрет, написанный Веласкесом, но даже не попробовав отыскать бюст, изваянный Бернини.

В период правления Иннокентия X на Пьяцца Навона начались эти забавные водные празднества, которые продолжались до 1867 года. По воскресеньям в июльскую и августовскую жару перекрывали трубы, отводящие воду фонтанов, и фонтанам позволяли «выйти из берегов». В конце концов вся площадь оказывалась затоплена водой.

В окрестных домах устраивались вечеринки, нанимали музыкантов, аристократы в своих золоченых экипажах медленно проезжали по запруженной площади. Среди наслаждавшихся празднествами были Старший Претендент и Мария Клементина, известные в Риме как Яков III и королева Клементина Английская. Однажды в 1727 году кто-то, выглянув с балкона, увидел, как Красавец принц Чарли, в то время семилетний мальчик, увлеченно бросает монетки в воду, и их вылавливают уличные мальчишки. При первых ударах церковного колокола экипажи исчезали и площадь осушали.

Пьяцца Навона знала всякие народные увеселения: в римские времена там были состязания колесниц и атлетов; в Средние века — турниры и бой быков; в XVIII веке — Festa di Agostox.[95]В наши дни здесь отмечается праздник Бефаны, на Крещение, в январе. Римляне представляют себе Бефану старенькой феей, грубоватой старушкой, чем-то вроде Санта-Клауса. Она раздает детям игрушки, особенно любит дарить шумные, такие как трубы и барабаны. Как и большинство народных празднеств, сейчас это уже совсем не то, что было раньше. Однако на несколько дней каждый год площадь оживает и цветет яркими воздушными шарами и счастливыми детскими лицами.

Когда мне случалось бывать на Пьяцца Навона, я подолгу смотрел на фонтаны и обязательно съедал мороженое в gelateria,[96]где лучшее в Риме мороженое, а потом заглядывал в палаццо Браски на углу, рядом с дворцом Памфили. Теперь это Музей Рима, и он полон всяких интересных вещей, особенно старых городских пейзажей. Там есть также макеты гробниц Эдуарда Исповедника и Генриха III в Вестминстерском аббатстве, выполненных в стиле Космати. На первом этаже выставлены вагоны железнодорожного поезда, изготовленного в Париже для Пия IX в 1858 году. Смотритель расскажет вам, что Pio Nono был первым папой, который решился попробовать путешествовать по железной дороге, и гордо откроет двери, пропуская вас в поезд. Вагоны производят впечатление совершенно фантастическое — изысканное мастерство XVIII века, приложенное к паровозу. Салон, тронный зал и часовня. Зеркальные двери ведут в покои папы, затянутые красным шелком. Большинство посетителей так ослеплены великолепием убранства рококо, что совершенно не замечают иронии судьбы: первый вагон для папы делался для первого «пленника Ватикана».

В картинной галерее наверху я нашел портрет черно-белого кота. Это царственное импозантное существо кралось по залам какого-нибудь дворца XVII века, а на картине изображено на вышитой подушке, с широким воротником с колокольчиками. К занавеске позади кота приколото небольшое стихотворение, в котором сказано, что знатная и красивая дама однажды поцеловала кота и завещала ему держать свое сердце и рот в чистоте и помнить ее поцелуй. Никто не знает, кто эта дама. Можно лишь надеяться, что это не графиня из старинной римской истории, которая, овдовев, не могла надышаться на своего кота и велела каждый день готовить для него цыпленка. Однажды она уехала на виллу к своей подруге в Кампанью, и в ее отсутствие слуги решили съесть цыпленка сами, а кости положили на обычное место. Графиня была удивлена, когда вернулась. Кот не бросился ей навстречу, а сидел и смотрел в сторону с глубоко оскорбленным видом.

— Что с котом? Разве ему не дали его цыпленка? — спросила графиня.

— Дали, синьора графиня, — ответили слуги. — Посмотрите, кости на полу, там, где он всегда оставляет их.

Графине нечего было возразить. Вскоре она легла спать. Кот улегся тоже, так как он всегда спал на ее постели. В ту ночь он задушил свою хозяйку.

Римляне трактуют эту историю так: коты умны, но жестоки и себялюбивы. Кот рассудил, что если бы хозяйка не уехала, оставив его на милость слуг, с ним не обошлись бы так плохо. Значит, это она виновата и пусть умрет. Собаки — верные животные, говорят римляне, а кошки — предатели. Однако я уверен, что верность английских и сиамских котов никогда не подлежала сомнению! Возможно, каждая страна имеет кошек, которых она заслуживает.

Прежде чем покинуть палаццо Браски, я постоял в воротах, вспомнив об одной антидемократической сцене, происшедшей здесь во время правления Пия VI. Возбужденная римская толпа, обвиняя папу в намерениях Наполеона захватить Италию, напала на дворец племянника папы, герцога Браски-Онести, и жаждала его крови. Вдруг ворота распахнулись, и на пороге появился герцог, и в обеих руках У него было по кнуту. Следом шли лакеи с корзинами золота, которое они бросали толпе. Возмущенные вопли скоро прекратились, и люди стали, ползая по полу, собирать монеты, а герцог прохаживался между ними, хлеща кнутами направо и налево. Показав всем, как надо обращаться с толпой, он вернулся во дворец, и ворота за ним закрылись.

6

Позади палаццо Браски есть довольно побитый фрагмент скульптурной группы, которая когда-то представляла Менелая, поддерживающего Патрокла, и столетиями была известна как Пасквино. В эпоху Возрождения злые и часто клеветнические остроты прикрепляли к этой статуе, а ответы на них — к статуе Марфорио, которая так уютно облокачивается на Капитолий. Некоторые папы возмущались этими пасквилями — они были так названы по имени портного Пасквино, который считается законодателем моды на такие остроты. Иногда тем, кто их сочинял, предлагали награду. Наживку редко заглатывали, но если какой-нибудь неосторожный остряк являлся за своей наградой, то унести ее не мог — ему отрубали обе руки. Журналистика была опасным занятием в Риме эпохи Возрождения.

Типичным пасквилем было заявление о том, что Сикстинскую капеллу так наводнили посетители-англичане, что римлянам и приткнуться негде. Он начинался с вопроса от Пасквино: