Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Красным надо отдать должное, – неожиданно подал голос капитан, пришедший на собрание в форме с серебряными погонами, свидетельствующими о его принадлежности к славному клану образованных генштабистов. Капитан сидел скромно в сторонке, покусывал зубами спичку, в разговоре почти не участвовал, лишь изредка бросал короткие реплики, на этот раз он произнес фразу, заставившую всех обернуться к нему: – Красные научились и без немцев хорошо воевать.

В кабинете воцарилась тишина.

– Вы что, капитан, за красных? – тихо поинтересовался пожилой полковник, наморщил лысое темя. Он так же, как и капитан, пришел на собрание в форме, при погонах.

– Ни в коем разе. – Капитан отрицательно покачал головой. – Просто я хочу отдать дань тому, что есть. Факты свидетельствуют о том, что красные действительно научились воевать.

На стенах миллеровского кабинета затряслись фотографии – такой разгорелся спор. Каждый спорщик стремился внести в него свою лепту и, желая, чтобы его услышали, срывался на крик.

А Миллера все не было. Время шло.

Миллер сопротивлялся до последнего, цепко хватался за уплывающее сознание, пробовал кричать, но крика не было, пропал, генерал пробовал ногтями впиться в ускользающий от него свет, но свет перед ним становился все слабее и серее, за него не удержаться, и Миллер засипел сдавленно, будто собирался сию же минуту умереть. Он и готов был умереть, но этому противилось его крепкое неизношенное сердце, противилась душа, противилось все естество его – только мозг был согласен с неизбежным концом, но этой покорности для смерти было мало.

Генерал думал, что ему причинят боль, заставят униженно корчиться, хлопать окровавленным ртом, мучаться, чтобы захватить губами хотя бы немного воздуха, но боли ему не причинили, и он долго еще видел серую светлую полоску, мерцавшую у него в глазах, потом эта полоска исчезла, и Миллер отключился.

Прошло десять минут, и у здания школы остановился длинный серый грузовик с кузовом, затянутым плотным брезентом мрачного черного цвета, будто крепом.

Штроман поспешно выскочил из здания школы, огляделся – не наблюдает ли кто за ним? – ничего подозрительного не обнаружил и отпер ворота.

Грузовик выплюнул из выхлопной трубы несколько кудрявых колец и после перегазовки задом вполз во двор. Штроман закрыл ворота.

Простоял грузовик во дворе школы недолго, минут двенадцать – пятнадцать. Человек, сидевший у окна в доме напротив, не обратил на это событие внимания, он вообще не придавал никакого значения суете, затеянной во дворе школы. Да и не до того было старику – у него болел мочевой пузырь, прихватывало сердце, в глубине тела вспыхивала и угасала нудная допекающая боль, которая пробивала насквозь старый организм, возникала даже где-то у горла, в уголках рта появлялись пузырьки слюны, и хворый человек этот спешил стереть их платком.

Вскоре из дома вынесли ящик. Он был похож на гроб и одновременно на старый сундук. В таких ящиках российские и французские бабушки хранили свои вещи, в основном вышедшие из моды, – приданое, с которым они не могли расстаться до конца дней своих и глядя на которое вспоминали свою далекую юность и с досады, чуть что, пилили своих несчастных мужей-стариков, обвиняя их во всех смертных грехах, и в первую очередь в том, что они загубили чужую молодость.

Старик, сидевший у окна, усмехнулся – его восьмидесятидвухлетняя Жаклин в этом смысле даст фору любой злобной старухе – что французской, что русской.

Ящик поспешно погрузили в кузов, туда же, как заметил старик, прыгнули двое мужчин – сделали они это легко, ловко, будто гимнасты, третий мужчина тщательно застегнул полог, вприпрыжку обежал автомобиль, забрался в кабину, и грузовик незамедлительно покинул школьный двор.

Этот случайный наблюдатель потом дал самые важные показания в полицейском участке.

Рокот мотора затих в конце улицы Раффэ, и грузовик исчез за поворотом.

Северяне терпеливо ждали Миллера в его кабинете. Прошло ровно полтора часа, но генерал так и не появился.

– Где Евгений Карлович? Кто-нибудь что-нибудь знает? – По коридору с воплем пробежался лысый полковник в скрипучих, начищенных до лакового блеска сапогах, заглянул в один кабинет, потом в другой, в третий. – Где генерал-лейтенант Миллер? Кто его видел? – Голос полковника наполнился обиженным недоумением.

Миллера нигде не было.

Наконец кто-то сказал, что Миллер днем уехал на спешное деловое свидание вместе со Скоблиным и на всякий случай оставил Кусонскому записку.

– Где Павел Васильевич Кусонский? – встревоженно заревел полковник.

Кусонский находился дома – рабочее время кончилось. Собравшиеся дружно решили:

– Отправить за Кусонским мотор!

Своих машин в РОВСе не было.

– Отправить такси, – такое решение приняли собравшиеся и пустили по кругу шляпу: пусть каждый выложит сколько, сколько может.

В шумящий волнующийся кабинет, наполненный членами общества северян, заглянул Скоблин. Поинтересовался, сощурив жесткие пронзительные глаза:

– Что за шум, а драки нету?

Люди, набившиеся в кабинет Миллера, мигом стихли.

Первым к Скоблину подступил суетливый полковник, который закончил проверку кабинетов и теперь стоял посреди коридора, закинув руки за спину и качаясь на носках своих блестящих сапог.

– Николай Владимирович, вы не знаете, где находится генерал Миллер?

Скоблин сделал удивленное лицо.

– Не имею представления… А что, собственно, случилось?

– Генерал Миллер пропал.

– Во-первых, генерал Миллер найдется – не катушка ниток, чтобы закатиться за стол, – сухо и спокойно заметил Скоблин, – а во-вторых, при чем тут я? Я в родственных отношениях с Евгением Карловичем не состою.

– Вас днем видели вместе с генералом.

– Ну и что? Мы встречались с сотрудниками германского посольства по делам РОВСа, после чего я распрощался с Евгением Карловичем…

– Значит, где он может быть, не знаете?

– Естественно, не знаю. У таких людей, как Евгений Карлович, нянек не бывает, – произнес Скоблин значительно, и полковник, вновь качнувшись на носках сапог, пробормотал сконфуженно «Извините» и отстал от Скоблина.

Скоблин, хоть и был в штатском, вскинул руку к широкому полю шляпы:

– Честь имею, господа!

Больше никто Скоблина не видел.

Через некоторое время прибыл Кусонский – приехал на такси, которое наняли встревоженные северяне. Стремительным шагом прошел к себе в кабинет.

Письмо Миллера лежало на столе, на видном месте.

Кусонский взглянул на часы и невольно вздохнул – часы показывали одиннадцать часов вечера. Вскрыл конверт. Пробежал глазами по ровным, написанным четким каллиграфическим почерком строчкам. «У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмэн и Раффэ. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с г. Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку. 22 сентября 1937 г. Генерал-лейтенант Миллер».

Кусонский втянул сквозь зубы в себя воздух, будто опалил кипятком рот.

– Где Скоблин?

– Двадцать минут назад был здесь.

– Срочно обыскать помещение! – приказал Кусонский. – Вдруг он где-нибудь задержался?

Обследовали все комнаты, забрались даже в чулан, в котором приходящая уборщица, прибывшая со своими хозяевами в Париж и оставшаяся здесь без