Легкий как перышко - Зои Аарсен

Наконец-то все закончилось.

Когда я вернулась домой на зимние каникулы, мне показалось, что наш скромный домик изменился. Он стал меньше, чем в моих воспоминаниях об отъезде пару недель назад. Сейчас я заметила, что черепице не помешает уделить внимание, коричневая краска на ставнях облупилась, а маленький почтовый ящик у входной двери проржавел. Я понимала, что дело не в самом доме, а в моем восприятии, которое изменилось за время отсутствия, – и все же было странно смотреть на дом своего детства свежим взглядом.

Мама приложила поразительные усилия, украсив кусты перед домом белыми рождественскими огоньками. Я отложила на время тоску по дому, напомнив себе, что, раз я уже вернулась, не было причин скучать по нему. Чего точно не стоило делать – так это думать о том, что я вернусь в Иллинойс всего через десять дней.

– Мило, – прокомментировала я с переднего сиденья машины, когда мы въехали на подъездную дорожку. Я не врала. Огоньки выглядели красиво, и мне было приятно увидеть, что мама наконец-то проникается духом праздника. Мне не вспомнить, когда она последний раз приклеивала к окнам изображения Санты. Возможно, мое отсутствие помогло ей – эта мысль вызывала боль в груди.

– Это была идея Гленна, – сказала мама, покраснев.

Каким-то чудом за недели моего обучения в интернате у мамы установилась дружба с элементами флирта с ветеринаром, который занимался Мод. Выяснилось, что они вместе учились в Университете Висконсин-Шебойган на ветеринарной программе для аспирантов. А еще – что Гленн недавно развелся. Учитывая все многочисленные законы, которые мы с Треем нарушили во время маленького побега в ноябре, повезло, что окружной судья приговорил меня всего лишь к обучению в исправительном интернате. Новая школа была ужасна, но хуже формы, плохой еды, неудобных кроватей и строгого комендантского часа был контроль над общением. В кампусе Шериданской школы для девочек мобильные телефоны были под запретом, как и доступ в интернет. С Треем я могла общаться только десять минут вечером в воскресенье по платному телефону в коридоре общежития.

Трея приговорили к обучению в военной академии на севере. В штате Висконсин не было программ для девушек, имеющих проблемы с законом, поэтому маме предложили два варианта: школа в Иллинойсе или в Миннесоте. Она умоляла судью передумать, утверждая, что не может найти объяснения моему поведению в ту роковую субботу, помимо посттравматического расстройства от потери двух подруг в течение двух месяцев. Судья не повелся на ее мольбы, более того – этого мужчину средних лет больше тронули театральные слезные воспоминания Вайолет о пятом ноября. Однако в Висконсине хватало исправительных учреждений военного типа для мальчиков. Родители Трея выбрали первый в предложенном их адвокатом списке, желая задобрить суд и вернуться к нормальной жизни.

В моем животе запорхали бабочки, когда я зашла в дом, зная, что всего через несколько часов, на следующее утро, Трей приедет домой. У нас почти не было времени попрощаться, прежде чем нас отправили в разные школы в ноябре. Никто из нас не рисковал связываться каким-либо другим способом, кроме телефонных разговоров, страшась более сурового наказания. Как и прежде, дом пах кофе и тостами. Мод значительно подросла, теперь ее голова доставала мне до колен.

– Бьюсь об заклад, приятно снова оказаться дома, – сказала мама. Я не была полностью откровенна с ней по поводу трудностей жизни в Шеридане. Многие девушки очутились там, потому что забеременели, попались на воровстве, побили сводных братьев и сестер или постоянно сбегали из дома. Прежде чем я покинула Уиллоу, Трей научил меня, как пережить время в интернате: оставаться одной, не заводить друзей и следовать правилам. Меня выматывала необходимость не высовываться и игнорировать девушек, чья главная радость в жизни заключалась в том, чтобы мучить других. Но мама ничем не могла бы мне помочь, так что не было смысла заставлять ее волноваться еще сильнее.

– Очень приятно, – согласилась я.

– Ты бы хотела на ужин что-то особенное? – спросила мама.

Я хотела на ужин много чего особенного – все что угодно, кроме безвкусных жареных куриных ножек и мясных пирогов, которыми кормили в Шеридане.

– Пицца от «Федерико» отлично подойдет. На самом деле подойдет все что угодно, – ответила я. Мне все еще было стыдно за то, через что маме пришлось пройти из-за меня, и мне было неловко что-либо просить.

– Я не против пиццы, – согласилась мама и направилась на кухню, чтобы сделать заказ с городского телефона. – Принеси почту, хорошо?

Я открыла входную дверь и вытащила из почтового ящика конверты. На вид это был обычный набор: еженедельные флаеры из бакалейного магазина, счет за воду, выписка по кредитной карте мамы и две рождественские открытки в красных конвертах. Последним в стопке оказался большой бежевый конверт, адресованный мне. Я наткнулась на него, когда зашла на кухню. Мод ходила за мной, а я все гадала, кто прислал это письмо.

Мама спросила:

– Грибы и шпинат?

Меня так заинтриговал конверт, что я едва расслышала ее вопрос. Мое имя написали как «мисс МакКенна Брейди» – никто из моих знакомых не называл меня «мисс». В верхнем левом углу конверта в качестве обратного адреса был указан Уиллоу, но название улицы было мне незнакомо, что было странно. Почтовый штемпель тоже был из Уиллоу. Прикрыв трубку рукой, мама ждала моего ответа.

– О, да, конечно, – ответила я.

Я положила письма на кухонный стол и отнесла сумки и подозрительный конверт в свою комнату. Оказавшись в спальне, я вздохнула от облегчения, увидев знакомую кровать, книги и стол. Ничто не изменилось в комнате после моего отъезда, хотя много чего произошло в Уиллоу. Мишу по ее настоянию перевели в школу Святого Патрика, и она писала мне подробные письма о том, как трудно привыкнуть к жизни под надзором монашек. Аманда все еще училась в Уиллоу, поскольку до выпуска ей остался всего один семестр, но я подозревала, она не все школьные сплетни рассказывает Мише. Черил посылала мне длинные написанные от руки письма, покрытые наклейками и иллюстрациями происходящего в старшей школе, но ее не интересовала жизнь популярных людей. Она стала встречаться с Дэном Маршаллом, и большая часть ее писем сообщала об их свиданиях и том, как сильно он ей нравился.

Я села за свой стол и осмотрела конверт, даже не догадываясь, от кого он может быть. Все, связанное с судом, уже отправили маме, и вряд ли кто-то в Уиллоу, помимо Эмори, Миши и Черил, вообще знал, что меня отпускают домой на Рождество. Наверное, письмо написал кто-то, сочувствующий Вайолет и желавший пригрозить мне: про погоню много рассказывали в местных новостях. Скорее всего, прежде чем открывать конверт, нужно было бы показать его маме. Но любопытство взяло вверх.