Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

– Я хочу, чтобы вы ушли. Не будет вам здесь ни славы, ни добычи.

– Это не мне решать.

– Я знаю, но, если ты пообещаешь сказать об этом своим товарищам, я вас отпущу.

– Почему?

– Эта война не последняя. Кто знает, может, во время следующей мы будем на одной стороне.

Сказав все это, я развернулся и отошел к Аниките.

– Вот что, друг мой ситный, первым делом вели этих обалдуев взашей вытолкать за ворота. Что-то мне их рожи нравиться перестали. А вторым – расскажи мне, кто тебя, ирода, надоумил эдакие фортели выкидывать? Я чуть не поседел раньше времени, на твои фокусы глядя.

– Княже, чего ты гневаешься, – заюлил Вельяминов, – хорошо же все кончилось. А за ворота их никак нельзя: казаки там еще гарцуют, как бы беды не случилось.

– Ты мне зубы не заговаривай! Нельзя за ворота – спусти со стены на вожжах, только сабли не забирайте, а то их и слушать не станут. Ты мне скажи, пошто ты, за малым делом, всех рейтар не погубил? Нас ведь тут и так мало.

– Каюсь, князь, уж больно случай был удачный, нельзя было упустить.

– Ну ладно, хорошо все то, что хорошо кончается.

Больше в тот день попыток штурма не предпринималось. На радостях от одержанной победы преподобный Сильвестр совершил благодарственный молебен в Софийском соборе. Пока православная часть нашего воинства торжественно молилась, я со своими драбантами охранял стены. Потом, когда нас сменили, пришло время помолиться и нам. В дневном бою драбанты вели огонь из-за укрытий и почти не пострадали. Почти, потому что молодой парень из Ростока по имени Курт Вольски, неосторожно высунувшись из бойницы, поймал стрелу. Мои драбанты гибли и раньше, но в Мекленбурге или Прибалтике под рукой всегда был лютеранский пастор, который сделал бы все как полагается, к большому удовольствию моих подчиненных. Вообще, странное дело, наемники, часто и с удовольствием нарушающие все заповеди Христовы, нередко очень щепетильны в вопросах религиозных обрядов и особенно погребения. Но, как вы понимаете, никакого пастора в Вологде не было и быть не могло, как и лютеранского кладбища. Поэтому мне пришлось обратиться к епископу Сильвестру, чтобы Курта разрешили похоронить на православном. Тот, немного подумав, дал позволение и даже пообещал помянуть новопреставленного раба божия в своих молитвах.

Драбант Вольски нашел свой последний приют на самом краю кладбища неподалеку от Глухой башни. Его товарищи с фон Гершовом во главе торжественно пропели:

– «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое»[33].

А когда на гроб легла последняя горсть земли, Лелик прочитал из молитвенника:

– «Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?»

Присутствующие на похоронах рейтары и некоторые горожане благоговейно молчали, и лишь отец Мелентий негромко спросил меня:

– Что он читает?

– Евангелие от Иоанна, – машинально ответил я ему.

Тот одобрительно покачал головою и больше не нарушал тишины. Когда все закончилось и люди стали расходиться, я протянул монаху несколько серебряных монет.

– Прими, отче, на храм, с тем дабы о могиле позаботились.

Но Мелентий, отведя мою руку, ответил:

– О том и просить нечего, сей раб божий за нас живота лишился, а коли хочешь на храм пожертвовать, то вон отец-келарь Ильинского монастыря с кружкой на поясе ходит. Ему и пожертвуй.

– Это монастырский келарь? – недоверчиво спросил я, глядя на невероятно худого монаха в ветхом подряснике и с большой кружкой на цепи, больше похожей на вериги.

– Сгорел его монастырь в Смуту, – строго ответил мне иеромонах, – вот он обет и дал, что деньги соберет и восстановит. Да где же их соберешь, разор кругом! Никого Смута не пощадила.

Ни говоря больше ни слова, я подошел к погорельцу и высыпал в прорезь на его кружке пожертвование. Все-таки интересные священники попадаются иной раз на нашей земле. Одни за деньги бордель готовы освятить, другие – во исполнение обета жить впроголодь! Подумав это, я вдруг поймал себя на мысли, что считаю эту землю своей. Пусть сейчас я немецкий аристократ и родственник шведского короля. Пусть я наемник и, как только закончится эта война, уеду отсюда. Пусть я никогда не был здесь прежде ни в этой жизни, ни в прошлой. Все равно эта земля моя, и люди вокруг мои соотечественники, хоть они так и не считают. Все равно.

На следующий после похорон день к нам опять пожаловали переговорщики от казаков. На сей раз главным парламентером был худой, небогато одетый казак лет около сорока или больше, с обветренным лицом. На этот раз я не стал говорить с ними один и вышел на стену в сопровождении преподобного Сильвестра и Вельяминова.

– Я хочу говорить с князем Мекленбургским, – заявил он, оглядев нас.

– А что, ты столь знатен, что говорить с епископом и русским боярином тебе не по чину? – усмехнулся я в ответ.

– Но ведь ты командуешь здешними ратниками?

– Верно. Но кто ты, чтобы я говорил с тобой?

– Мое имя Яков Неродич, а запорожцы прозвали меня Бородавкой. Я кошевой атаман.

– Чего ты хочешь, атаман?

– Я хочу, чтобы вы заплатили нам выкуп. Тогда мы уйдем.

– А больше ты, вор, ничего не хочешь? – воскликнул Аникита.

– Не лайся, боярин, я не с тобой речь веду, – ответил Бородавка презрительно.

– Креста на тебе нет, разбойник! – возвысил голос епископ.

– Як то нема? – насмешливо изумился тот в ответ, расстегнув ворот. – А ось на шее?

– Прокляну! – почти проревел на это преподобный Сильвестр, но насмешливый казак только хмыкнул в ответ.

– Послушай меня, атаман, – вступил я в разговор. – Больше того, что вы уже сделали, вы ничего сделать не сможете. За стены я вас не пущу, а посады вы уже пограбили да пожгли. Скоро начнутся дожди, и вам ничего не останется, как уйти, потому что зимовать тут негде. Вы сами все разорили. Поэтому послушай доброго совета, иди отсюда подобру-поздорову. Может, там, на Диком поле, вы и рыцари, стоящие за христианскую веру против поганых. Но здесь вы просто разбойники, которых наняли польские паны, чтобы не подставляться под пули самим. Это не ваша война, и вам тут делать нечего, уходите.

– Ты, князь, верно, надеешься получить подмогу от ополчения, только зря. Король Сигизмунд собрал большое войско и скоро будет под Москвой. Так что им не до вас. Заплатите выкуп – и мы уйдем, не заплатите – будем стоять здесь, пока вы не начнете дохнуть внутри своих стен.

– Ты говоришь, что король Сигизмунд собрал войско и идет к Москве?

– Так и есть!

– Как интересно, – удивился я и, подойдя к краю стены, нагнулся в сторону казака. – А что, с порохом у короля все благополучно?