Энциклопедия символов, знаков, эмблем - Кирилл Королев

Сера. Алхимический философский элемент, «негорящий огонь», олицетворение полупроявленного духа, мужского, огненного начала, интуиции, разума. Сера «связывает» изменчивую ртуть, но сама остается бесплодной — до тех пор пока не растворится ртутью. Согласно Парацельсу, когда сгорает дерево, пламя переходит на серу, ртуть поднимается вверх с дымом, остается соль как пепел.

В христианской традиции сера — «нечистый» металл, ее запах и горение — атрибуты сатаны. В Китае сера обладает магическими силами, защищающими от нечисти.

Миф и сказка.

Согласно определению в энциклопедии «Мифы народов мира», миф есть форма общественного сознания. К. Леви-Строс определяет его как «поле бессознательных логических операций». С позиции структурно-лингвистической, миф — символический «язык», с помощью которого человек описывает, интерпретирует и моделирует окружающую действительность (мифология есть комплекс символов (мифем), на которых основано человеческое мышление и которые суть максимально абстрактные образы, или психические структуры). Ключевое слово здесь — «моделирует»; миф создает именно модель текущей реальности (конкретное социокультурное «воплощение» материальной действительности), причем модель предельно достоверную, «воспроизводящую» из себя реальность. В трудах Тартуской Летней семиотической школы миф и фольклор были определены как вторичные моделирующие системы — вторичные по отношению к языку, на котором они основаны и который позиционируется как первичная моделирующая система.

Дочерняя форма мифа — сказка, в которой, по сравнению с «родителем», наблюдается ослабление этиологической (объяснительной) функции, а также ослабление веры в истинность описываемых событий и реалий (соответственно и ослабление веры в истинность конкретного фрагмента действительности).

«Вторичность» сказки по отношению к мифу проявляется в том, что она, например, оперирует уже не мифологическим «первовременем» («когда животные были людьми»), а некоторой условной хронологией — и не менее условной пространственностью («в некотором царстве, в тридесятом государстве» и т. п.), в отличие от строгой географической локализации мифа (там, где последняя присутствует). Эта условность времени и места ведет и к демифологизации результата, то есть к ослаблению этиологической функции мифа: деяния мифологических героев носят ярко выраженный космический характер и имеют универсальное значение в своих последствиях (скажем, добывание огня, пресной воды, сотворение суши и др.), тогда как в сказке герои совершают те или иные поступки, руководствуясь, если воспользоваться пропагандистским клише советского периода, «стремлением к личному обогащению» (разумеется, «обогащение» следует понимать в широком смысле — как обретение некоего блага, материального, духовного, социального [брак] и т. д.) и восполнению исходной недостачи, приобретению чего-либо в семейно-родовой, иначе — социальной сфере.

Иначе говоря, сказка есть способ описания не мира, а мифа, представляющего собой символическое истолкование окружающей действительности, своего рода метаязык мифа.

Вполне вероятно, впрочем, что сказка и миф связаны не столько диахронистически («родитель — потомок»), сколько синхронистически, как творческая дуада, наподобие божественной пары Гор — Сет в египетской мифологии, наподобие китайского представления о двух началах мироздания — Инь и Ян, наконец, наподобие Бога и сатаны в учениях богомилов и катаров.

Миф символически описывает окружающую действительность на макро (космическом) уровне; сказка символически описывает окружающую действительность на микро (индивидуальном, социальном) уровне. А. Лосев определял миф как совпадение общей идеи и чувственного образа. Перенося это определение на сказку, мы можем позиционировать ее как совпадение чувственного образа и общей социальной идеи (сложившейся в данном социуме схемы отношений между его членами). Оба этих явления, миф и сказка, влияют на формирование, как у индивида, так и у социума образа жизни, позволяя определенным образом воспринимать, интерпретировать и проектировать окружающую действительность.

Молния.

Эмблема божественного гнева — как правило, в сочетании с громом, а также символ плодородия. Молнию представляли оружием бога-громовержца, рукой или фаллосом верховного божества, ослепительным светом божественных очей (в индийской традиции молния — третий глаз Шивы). Молния одновременно олицетворяет стихию огня и воды, поскольку гроза есть дождь, сопровождаемый молнией и громом. Места, в которые ударяла молния, считались священными, а люди, пораженные молнией, — отмеченными божеством. В греческом мифе первое из двух рождений Диониса произошло благодаря (или вопреки) удару Зевсова Перуна, которым бог, сам того не желая, поразил Семелу.

У иудеев молния означает откровение Божье; ср.: «На третий день, при наступлении утра, были громы и молнии, и густое облако над горою [Синайскою], и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы. Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась; и звук трубный становился сильнее и сильнее. Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом» (Исх. 19:16–18). В Риме молния считалась предзнаменованием, на основании которого делалось заключение о благоприятном или неблагоприятном знамении; «добрая» молния била слева, с востока (римские прорицатели при гаданиях становились лицом на юг).