Бубновый туз - Евгений Сухов

— Загодя нужно брать. Обычно Кирьян ночью подходит, часам к двенадцати. По улице ходит редко, идет всегда дворами, чтобы не засекли. Там переулочек небольшой имеется, вот там его и надо перехватывать.

— А тебе-то откуда известно об этом доме?

— Кхм, кхм, — смущенно откашлялся Иннокентий Герасимович. — Прежде эта Лиза — моя маруха была, пока с жиганами не сошлась. Иной раз и сюда малявочку напишет… Знаю…

— Значит, должок вернуть хочешь?

— Понимай, как знаешь. — Заметив во взгляде Сарычева настороженность, старый уркач поторопил: — Ты бы меня, начальник, не очень долго задерживал, уж больно мне домой охота!

— А дом-то у тебя есть?

— Уголок имеется, есть где старость провести.

— Хорошо, — сдался Сарычев. — Но мы тебя отпустим только после того, как Кирьяна возьмем.

— Эх, товарищ чекист, — скорбно вздохнул старый урка. — Вижу, что не доверяешь ты мне. Ну что ж, сходи, проверь…

В эту ночь уснуть Сарычеву так и не довелось. Добравшись до своего дома на попутной пролетке, он усталым шагом направился в подъезд. Двор был темен, только падал из крошечного окна на последнем этаже свет, бледным покрывалом ложился на землю и, обламываясь о бордюр, заползал на тротуар.

Сарычев обо что-то споткнулся и едва не упал. Возможно, что он так бы и дошел до квартиры, не обращая внимания на некоторые странности в виде выкрученных лампочек в подъезде, если бы не споткнулся. Он словно очнулся и посмотрел трезвым взглядом на окружающее его пространство. И тут же отметил некие неприятные приметы, и первая заключалась в том, что во дворе было как-то очень темно. Разумеется, и раньше здесь было темновато, но у подъезда всегда горела лампочка. Сейчас ее не было.

И еще — в дальнем конце двора он отметил какую-то смутную фигуру, почти слившуюся с темно-серым забором. Совсем неудачное место, чтобы кого-то дожидаться, но зато идеальное, чтобы наблюдать, оставаясь при этом почти невидимым.

Сарычев нарочно ссутулился, изображая смертельно усталого человека. Оперативный опыт подсказывал ему, что сейчас не следовало крутить головой, изображая настороженность. Все должно выглядеть как можно естественнее. Пусть станет понятно, что сейчас единственное его желание — добраться до постели и завалиться спать.

Следя боковым взглядом за унылой фигурой, застывшей у забора, он отчетливо осознавал, что в эту минуту на него направлены стволы пистолетов. Но понимал, что убивать его будут не здесь, а скорее всего в подъезде или в собственной квартире. Человек расслабляется, когда перешагивает порог родного жилища, а следовательно, становится весьма уязвимым.

Он понял, что если вдруг надумает свернуть в сторону, то будет немедленно убит, даже не успеет расстегнуть кобуру. А потому, подчиняясь сложившимся обстоятельствам, Игнат шагнул в подъезд.

Мобилизовавшись, он превратился в охотника, готового к неожиданной и стремительной атаке. Подниматься по лестнице он не спешил, понимая, что на каждой ступеньке его может поджидать опасность.

Ничего не произошло. В подъезде было тихо, если не считать утробного урчания кота где-то на верхней площадке.

Поднявшись на свой этаж, Сарычев огляделся. Никого. Тщательно изучил дверь и замок. На первый взгляд следов взлома не видно. А может, ему это только померещилось? И силуэт во дворе — всего лишь следствие усталости?

И тут Сарычев увидел, что в узкой щели между дверью и порогом на миг брызнуло желтоватое мерцание. Так бывает, когда поток света, ударившись в пол, расходится крохотными лучиками.

Всего какое-то мгновение, уместившееся в сотую долю секунды. Это запросто можно было бы списать на усталость или на чрезмерную мнительность, если бы не другие настораживающие приметы.

Игнат остро осознал, что за дверью прячется убийца. Что он пальнет в тот момент, когда он откроет дверь.

Осторожно, стараясь не шуметь, Игнат попятился к лестнице, поднялся на последний этаж и, выбравшись на чердак, крадучись пошел по крыше. Прогибаясь, жесть зло пружинила под его ногами.

Добравшись до края крыши, Игнат спрыгнул на сараи, притулившиеся бочком к зданию, и, не обнаружив ничего подозрительного, спустился в соседний двор.

Уже через час Сарычев ввалился в свою квартиру с милиционерами из ближайшего отделения. Рассыпавшись по двору, предостерегающе клацая затворами винтовок, они обнаружили лишь милующуюся парочку, спрятавшуюся за кустами на скамейке.

В квартире тоже никого не оказалось. Все бы ничего, бывает, что и померещится, но Сарычев уловил чужой запах, который неприятно щекотал ноздри. И его можно было бы списать на обычную мнительность, если бы не обгоревшая спичка, брошенная в угол.

Вот это уже улика!

Из этой квартиры следовало съезжать. С неделю можно будет ночевать в рабочем кабинете, а вот дальше будет видно.

Остаток ночи Игнат практически не спал. Кожаный диван, всегда такой удобный, в этот раз показался ему необыкновенно жестким. Подушка какой-то комковатой, а из щелей в оконной раме так сифонило, что напоминало стылый ветер на Баренцевом море.

Промучившись всю ночь, Сарычев встал рано и, выпив кружку крепкого чаю, поспешил на работу.

Первым, кого Сарычев ожидал в это утро для беседы, был Иван Емельяныч Кашин, сторож ограбленного ювелирного магазина.

Свежий, опрятно одетый, сейчас Емельяныч держался не в пример увереннее. Даже ногу на ногу закинул, обхватив колено сцепленными кистями рук.

В его внешности не было ничего особенного — ни располагающего, ни отталкивающего. Единственное, что отличало его от прочих, — так это глаза — черные, глубоко запавшие в орбиты, ими он буквально буравил собеседника. Такие глаза должны принадлежать хищному зверю, выслеживающему жертву.

Стараясь подавить негативное отношение, Сарычев в первые минуты разговора старался не смотреть ему в глаза, глядя ему за спину, на вешалку, где висела его кожаная куртка. Только привыкнув к тяжеловатому взгляду и черным влажным глазам, которые, казалось, скребли по стенкам души, посмотрел в упор.

Глянул и внутренне съежился.

— Как вы съездили к сестре, Иван Емельяныч?

Глубоко вздохнув, сторож произнес:

— Болеет она, сердешная. Немного ей осталось. Боюсь, что не продержится долго. Вот тогда я один буду, как перст.

— А что с ней? — посочувствовал Игнат, стараясь не отрывать взгляда от его лица.

— Кхм… Что-то с ногами у нее… Ходит плохо.

— Вы, я вижу, человек хороший, следствию помогаете. Таких людей сейчас не так уж много. Знаете, я готов вам помочь. Давайте поедем к вашей сестре. Пусть она расскажет о своей беде. Уверяю вас, у нас большие возможности! Достанем ей нужные лекарства, авось поставим ее на ноги.