Зеленый Марс - Ким Стэнли Робинсон

– Конечно. Невольная память. Кстати, то же самое было со мной, когда мы жили в Андерхилле. Поэтому это не только вопрос старения.

– Нет. Такова жизнь. То, что мы не можем забыть. Мне все еще трудно смотреть на Касэя…

– Знаю. Они – странные дети. Да и Хироко тоже.

– Верно. А ты был тогда счастлив? После того, как ушел от нее.

– Да. – Мишель вернулся мыслью в прошлое, отчаянно пытаясь за что-то зацепиться. Естественно, процесс воспоминания являлся самым слабым звеном цепи. – Я определенно был счастлив. Это же вопрос принятия того, что я пытался подавить в Андерхилле. Что мы – животные… и сексуальные создания. – Он стиснул ее плечи сильнее, и мышцы перекатились под пальцами.

– А вот это невозможно забыть, – сказала она с коротким смешком. – А Хироко напомнила тебе о них?

– Да. Но не только Хироко. Евгения, Риа – каждый из них. Не напрямую, конечно. Но иногда в открытую. Вроде того, что мы состоим из плоти и крови. Мы работали вместе, перекидывались взглядами, прикасались друг к другу. Помогало даже их отношение ко мне. У меня тогда возникли серьезные проблемы. И они как-то сумели достучаться до меня и соединить свое земное мироощущение с Марсом. У тебя, по-моему, никогда не было подобных проблем. А я страдал. Хироко спасла меня. Для нее это стало важнейшей задачей: создать на Марсе дом и научиться добывать себе пропитание. Она хотела, если можно так выразиться, заняться с ним любовью или оплодотворить его и стать акушеркой – совершить чувственный акт. Вот что спасло меня.

– А еще тела Хироко, Евгении и Риа… – Она посмотрела на него через плечо с кривой ухмылкой, и он рассмеялся.

– Готов поспорить, кое-что ты не забыла!

– Точно.

Был уже полдень, но на юге, вверх по горлу каньона Эхо, небо темнело.

– Может, ветер, наконец, придет, – произнес Мишель.

И, действительно, вскоре над Большим Уступом заклубилась масса свивающихся в крутые спирали кучевых облаков. Их темные подбрюшья посверкивали молниями, которые ударяли в вершину утеса. Каньон затуманился, но купола над кратерами отчетливо вырисовывались на фоне каменистого ландшафта. Эти пузыри воздуха поднимались над зданиями и безмятежными деревьями, словно стеклянные пресс-папье, опрокинутые на ветреную пустыню. Полдень едва миновал. Мишель решил, что им придется сидеть в марсоходе до прихода ночи. Когда же начнется настоящий шторм?

Майя встала и зашагала из угла в угол, излучая ярость. Она что-то бормотала по-русски, нагибаясь, чтобы выглянуть в окно. Порывы набирали силу и били в марсоход. Ветер свистел и причитал над разбитыми камнями у подножия столовой горы позади машины.

Нетерпение Майи заставило Мишеля нервничать. Неужто он очутился в ловушке с диким зверем? Мишель плюхнулся на водительское кресло и взглянул на тучи, перекатывающиеся через Большой Уступ. Марсианская сила тяжести позволяла грозовому фронту возводить невероятные кучевые громады, и теперь гигантские серые массы с плоскими шапками, наряду с колоссальным обрывом под ними, делали мир сюрреалистичным и нереальным.

Люди были на Марсе муравьями – беспомощными крошечными созданиями. Но сегодня ночью они попробуют спасти Сакса. Хватит ждать!

В одном из своих бесконечных поворотов Майя резко остановилась возле него, сжала мускулы между его плечами и шеей и стиснула их. Ее прикосновение послало ему мощный чувственный импульс, ведущий прямо к позвоночнику и к бокам, а затем и к внешней стороне бедер. Он сжался в ее захвате, повернул вращающееся кресло так, чтобы обхватить ее руками за талию, прижаться ухом к груди. Она продолжала массировать его плечи, и он чувствовал биение пульса. Теперь ему не хватало воздуха. Она нагнулась и поцеловала его макушку. Они потянулись навстречу друг другу, пока не переплелись, Майя продолжала массировать его плечи. Очень долго они стояли, не размыкая объятий.

Потом они перешли в жилой отсек и занялись любовью. Переполненные мрачными предчувствиями, они полностью отдались сексу. Без сомнения, все началось с разговоров об Андерхилле. Мишель живо вспомнил свою запретную страсть к Майе в те годы и зарылся лицом в ее серебряные волосы. Он постарался слиться с ней изо всех сил, забраться прямо в нее. Она, как большая кошка, подавалась назад в такой же попытке взять его, и эти попытки окончательно унесли его прочь. Было так хорошо быть собой, свободно погрузиться во внезапный восторг: ничего, кроме стонов и вскриков и внезапных электрических разрядов чувственности.

После он лежал на ней, все еще оставаясь внутри. Она держала его лицо в ладонях и смотрела на него.

– В Андерхилле я любил тебя, – произнес он.

– В Андерхилле, – тихо повторила она. – А я тоже тебя любила. Правда. Я никогда не пыталась что-то сделать… Я бы почувствовала себя глупо, как с Джоном и Фрэнком. Но я любила тебя. Вот почему я разозлилась, когда ты ушел. Ты был единственным моим другом. Только с тобой я могла говорить начистоту. Лишь ты всегда слушал меня.

Мишель покачал головой.

– Не очень-то хорошо я справлялся со своей работой.

– Наверное. Но ты беспокоился обо мне, разве нет? Это была не просто твоя работа.

– Конечно. И я любил тебя, да. С тобой это никогда не было обычной работой, Майя. Ты исключительная.

– Льстец, – улыбнулась она, толкнув его. – Ты вечно так делал. Старался объяснить в лучшем свете ужасы, которые я творила.

Она коротко рассмеялась.

– Да. Но там не было особых ужасов.

– Были, – возразила она и поджала губы. – А потом ты исчез! – Она тихонько ударила его по лицу. – Ты бросил меня!

– Я бы ушел в любом случае. Я должен был.

Ее губы грустно скривились, она посмотрела мимо, в глубокий каньон их общего прошлого. Теперь она явно сползала вниз по синусоидальной кривой настроения и погружалась во что-то темное и глубокое. Мишель смиренно наблюдал за столь стремительной переменой. Он очень долго был счастлив, а теперь печальное выражение лица Майи говорило ему одно: если бы он остался, то разменял бы все счастье (по крайней мере, свое конкретное и эгоистичное) исключительно на нее. Его «разумный оптимизм» давался бы ему труднее, что привнесло бы очередное противостояние в его жизнь, столь же центробежное, как Прованс и Марс: Майя и Майя.

Они лежали бок о бок, каждый погруженный в свои мысли, смотрели наружу и чувствовали, как марсоход подпрыгивает на амортизаторах. Ветер по-прежнему усиливался, пыль неслась вниз по каньону Эхо и поворачивала в каньон Касэй: призрачное сходство с великим потоком, впервые прорезавшим этот канал. Мишель поднялся и проверил экраны.

– Достигает двухсот километров в час.

Майя хмыкнула. Раньше циклоны мчались гораздо быстрей, но с такой уплотнившейся атмосферой малая скорость была обманчива. Нынешние порывы были разрушительней старых бесплотных горлопанов.

Мишель понял, что они начнут действовать сегодня ночью, осталось только дождаться сигнального взрыва от Койота.