Оникромос - Павел Матушек

большинство его догадок верны и у него с самого начала не было против фрухов никаких шансов.

– Много раз, – подтвердил Никлумб. – С тех пор, как ты появился в городе и по нашему настоянию создал симуляцию, с помощью которой обнаружил местонахождение Райрома и проложил к нему дорогу, ты воспользовался своей инструкцией более двадцати раз.

– Это же не я, а Муканам!

– Муканама не существует. Это твоя выдумка. Зеркальное отражение Манакума, брони, которая тебя защищала. Ты сам создал из него иллюзорную личность. Мы даже не знаем зачем. Если ты хорошенько осмотришься, то, возможно, обнаружишь здесь остатки этой брони. Для удобства добавлю, что они напоминают маленькие серебристые чешуйки. Постепенно мы уже начали терять надежду, но наше терпение было вознаграждено – наконец, после стольких попыток, Райром сумел разлучить вас, и теперь мы можем избавиться от тебя навсегда.

Друсс хотел что-то сказать, возразить, поспорить, но его оглушил жгучий, удушающий стыд, и он мог только стоять с опущенной головой. Как он мог так ошибиться в оценке ситуации? Почему не понял, к чему идет дело? Ему казалось, что он все контролирует, а тем временем именно фрухи вели его за руку. Хотя нет. Хуже. Он сам себя вел, так как беспрекословно верил всему, что приходило ему в голову.

«Ты прав, но ты всегда приходишь к одному и тому же выводу, и из этого ничего не следует».

Друсс неохотно поднял глаза на Райрома. Он чувствовал, как этот могучий фрух просвечивает его насквозь и всасывает каждую его мысль.

«Ты полностью предсказуем, и тобой легко манипулировать. Ты вновь и вновь ходишь по своим же следам и все время попадаешься на одни те же простые фокусы, вроде того яйцеподобного конструкта, который открывается перед каждым приезжим. Тебе можно подкинуть любую зацепку, и ты всегда будешь использовать ее одинаковым образом. Было не так уж сложно снова и снова приводить тебя сюда. Постоянно использовалась одна и та же стратегия. Достаточно было небольшого внушения или легкого поощрения, и ты прочно попадал в колею своих привычек, упорно полагая при этом, что действуешь против нас. Я выталкивал тебя из этой реальности, и ты возвращался. Я снова выталкивал тебя, и ты опять возвращался. Манакум не позволял тебе выпасть за пределы миров, проникающих в многомерные города, но каждый толчок все больше ослаблял твою броню. Ты представал передо мной, облеченный в разные личности, ты в одном лице был производным от разных людей, ты был Кипарисом, Атрифой, Галеном и многими, многими другими, но все кончено. Теперь ты уже только ты. Один. Когда во время нашей последней встречи мне удалось отделить тебя от Манакума и уничтожить его, я знал, что на этот раз ты перескочишь в город кратчайшим путем и материализуешься в нем как Друсс. В тебе еще оставалось немного силы брони, но Никлумб и Дебе уже ждали тебя и, конечно, знали, что делать. Как всегда.

Ты не должен удивляться тому, что произошло. По сути, ты ничего не мог с этим поделать. Твой ум, а вернее квинтэссенция того, чем ты являешься, предпочитает создавать свои собственные версии реальности, а не постигать ее такой, какая она есть. Ты боишься этой многогранной, непостижимой, всеохватной бездны, в которой живешь, и защищаешься от нее. Ты даже не хочешь принять к сведению, что она существует и ты ее часть, поэтому мы вынуждены избавиться от тебя. Твое присутствие может быть только препятствием для нас».

У Друсса не было сил перебивать его. Он молчал и изучал себя в словах Райрома, как в зеркале, отражающем только самое худшее, но когда фрух закончил, он всё же сумел выдавить из себя слабое возражение и неуверенно прошептал:

– Не верю…

«Может, тебе было бы полезно заглянуть в схему, о которой говорил Никлумб?»

Он почувствовал, что снова обретает надежду. Он совсем забыл о ней. Схема могла бы помочь ему понять отношения, связывающие его с фрухами и… Тогда он понял, что делает это снова, снова ловит ложный след и строит свою собственную версию реальности, а Райром умело манипулирует разговором, чтобы Друсс мог сознательно испытать этот процесс, прежде чем его столкнут с края невообразимой дали. Без защиты Манакума он оторвется от этого сплетения множественных реальностей и умчится в сторону иных, еще более многоликих и чуждых, где, преображенный, полностью лишенный своей личности, будет блуждать по бесчисленным эонам до скончания времен.

Друсс знал, что его ждет, потому что в присутствии Райрома все казалось понятным, очевидным и легким для принятия. Он понимал, что должен злиться на Райрома, а также на остальных фрухов, но вынужден был честно признать, что, вопреки всему, вовсе не сердит на него и даже в чем-то благодарен. Хотя до конца не понимал за что. И всё же он сказал:

– Благодарю. И за несуществующую инструкцию тоже.

«Так-то лучше. Не будем прощаться. На всякий случай».

Друсс не закрыл глаза. Он смотрел на Райрома до конца. Он упивался его красотой, пока не услышал далекий гул мощного грома, апокалиптический треск золотой вспышки, мелькнувшей в глубине пустоты.

* * *

По расчетам Панаплиана, пройдя через стену, Хемель и Тенан должны были оказаться прямо над карнизом. Это снизило бы риск, если они случайно посмотрят на Эбрену. Хемель и Тенан ощущали, как они проходят сквозь холодную железобетонную толщу и выныривают из густой зернистой тьмы. Однако что-то пошло не так, и, покинув пределы стены, они по инерции повисли в воздухе, словно по ту сторону не было не только карниза, но и гравитации. Они парили в пустоте, понимая, что не могут воспользоваться зрением. Им приходилось полагаться исключительно на слух, но то, что они слышали, только усиливало их беспокойство. Со всех сторон доносились отголоски необъятной бездны, зиявшей под ними поистине космической глубиной перекрывавших друг друга звуков: скрипов, щелчков, глухих разрядов, невнятных слов, бормотаний, горловых криков, разрозненных фрагментов причудливой музыки и напряженного вибрирующего гула медленно смещающихся пластов, столь мощного, что вызвать его могли либо трущиеся друг о друга тектонические плиты, либо нечто гораздо большее – некий гигантский инструмент, сложенный из мертвых планет, вращающихся вокруг гаснущей рубиновой звезды; инструмент, который с незапамятных времен на ультразвуке играет тягучую песнь, замедляющую время и пожирающую вакуум.

Живое сплетение бессвязных звуков давило на кожу и затуманивало мысли. Тенана била дрожь, и он боролся с искушением высунуть свой эктоплазматический вырост и не мог сдержать непроизвольный писк. Хемель предупреждающе рыкнул и сильнее сжал пальцы на волосатой ноге. Помогло. Тенан