Двадцатое июля - Станислав Рем

Гиммлер удивленно вскинул брови:

— Есть доказательства?

— Нет, только устная информация.

— В наши дни не подтвержденное документами слово ничего не стоит, — отмахнулся рейхсфюрер. — Какие действия предпринимаете в отношении заговорщиков?

— Проводим аресты. Некоторые мятежники оказывают вооруженное сопротивление.

— Например?

— Точно известно, что во время ареста застрелился Штифф. А Линдеман и Конрат убиты при попытке к бегству.

Гиммлер скрежетнул зубами. Все трое являлись людьми Шелленберга и были посвящены в план «168». Они никоим образом не могли числиться в документах заговорщиков. Дальше не имело смысла слушать. Вот теперь Гиммлер испугался по-настоящему. Если Мюллер говорил правду то все кончено. Теперь уже не имело разницы, кто главный враг: Борман, Геринг или Геббельс. Они его просчитали. И когда он там, в Ставке, сидел и ждал смерти Гитлера, делили здесь, в столице, власть, входили в контакты, распределяли новые роли. Вот почему утром 21 июля в Берлине стояла мертвая тишина. Практически все основные аресты были произведены ночью. Арестовали всех, кроме него. Теперь же они объявят Гиммлера предателем. А дальше — суд, приговор, петля. Нет, нужно во что бы то ни стало вывернуться из сложившейся ситуации.

— Вы знаете, Генрих, наверное, это и к лучшему, что изменники оказали сопротивление. Мы их похороним, как собак, без надгробных плит и поминальных речей. Похороним так, чтобы и через сотни лет никто не смог узнать, где обрели последний приют их смердящие тела. Но ронять подозрение на всю нашу организацию из-за нескольких негодяев считаю недопустимым. Вы меня поняли, Генрих?

— Да, мой рейхсфюрер.

— Но теперь во всей нашей структуре нужно будет провести чистку. Мы с вами займемся этим сразу, как только поступят новые распоряжения фюрера. — Гиммлер едва не обмолвился. Он хотел сказать: распоряжения нового фюрера.

«Ну да, — в свою очередь подумал Мюллер, — вопрос только: какого фюрера? Бургдорф словно сквозь землю провалился. А «куклу» выставлять напоказ нельзя. Чертов двойник…»

— Кстати, группенфюрер, я бы хотел ознакомиться с документами, изъятыми у заговорщиков.

— Но у нас их нет, — Мюллер развел руками.

— Что значит — нет? — у Гиммлера все оборвалось внутри.

— К моменту нашего прибытия на Бендлерштрассе там уже довольно эффективно поработали парни Большого Отто. Насколько мне известно, все обнаруженные в штабе заговорщиков бумаги были переданы им рейхсмаршалу Герингу.

Гиммлер еле сдержался, чтобы не сорваться в истерику.

— А каким образом вы производите аресты?

— Нам прислали копию.

— Так покажите копию! — Гиммлер не смог-таки скрыть скопившегося раздражения.

Быстро пробежав глазами списки, он несколько успокоился: всех его людей вычислить не смогли. Да и те, кто пока еще стоял в очереди на смерть, являлись всего лишь чисто техническими исполнителями и о его, рейхсфюрера, причастности к плану «168» не знали. Теперь следовало навести мосты с Герингом. «Конечно, придется чем-то поступиться, но ничего, — размышлял рейхсминистр, — еще посмотрим, чья возьмет».

— Кстати, Генрих, как поживает наш Бургдорф?

Вопрос прозвучал скучно, бесцветно, словно бы вскользь. Но именно он и был самым уязвимым местом шефа гестапо.

— К сожалению, — вынужден был признаться Мюллер, — он пропал.

— То есть как это — пропал? — Гиммлер изобразил удивление. — Он не мог пропасть, группенфюрер! Не дай бог, кто-нибудь воспользуется его данными. Вы представляете, что может произойти?

— Так точно, мой рейхсфюрер. Мы его ищем.

— Плохо, очень плохо вы его ищете, Генрих. Что с вами? Где ваша знаменитая хватка? Где хваленая проницательность?

— Ну, кое-что мне все-таки известно. — Мюллер старался не смотреть на шефа. Из опасения рассмеяться тому прямо в лицо. — К примеру, то, что к побегу, а иначе я данный поступок классифицировать не могу, господин Бургдорф готовился заранее. Он взял с собой все, что бывает необходимо в таких случаях. Скорее всего корректор чего-то испугался. Или — кого-то. Вы ведь сами только что выразили опасение, что его… хм… особенностями могут воспользоваться. Так вот, на фабрике, где работал корректор, им интересовались неизвестные личности. Причем сразу после выступления по радио министра пропаганды. Установлением личностей этих неизвестных мы сейчас и занимаемся.

«Интересно, — подумал Мюллер, — как ты заюлишь, когда я выложу тебе на стол материалы на людей Шелленберга? Я бы на твоем месте дал Вальтеру пинком под зад, старик…»

Гиммлер решил прекратить разговор:

— Даю сутки на поиски двойника. Если же кто-то найдет его раньше вас и, не приведи господи, воспользуется им, пеняйте на себя.

Мюллер тяжело вскинул руку в нацистском приветствии:

— Есть, мой рейхсфюрер.

* * *

Отто Скорцени окинул цепким всевидящим взором свой полк, построенный на плацу казармы. Уставшие грязные лица смотрели на него с преданностью, граничащей с обожествлением. Скорцени любил именно этот миг. Миг подтверждения выполненного задания. Так же было, когда они освободили Муссолини. Тогда, в тот памятный день, именно на плацу до него впервые дошло, что все осталось позади. Приказ выполнен. Солдаты не подвели своего командира.

Сентиментальность была противна штурмбаннфюреру, но в эти секунды он едва сдерживал желание подойти к бойцам вплотную, обнять их за крепкие мускулистые плечи и заорать во все горло любимую песню, гимн парашютистов.

Нет. Петь они будут после. В пивной. А сейчас…

— Солдаты! — голос Скорцени пронесся над головами бойцов, отразившись эхом от стен. — Вы сегодня выполнили приказ и наказали виновных в ранении нашего фюрера. Сегодня наш бог, наш фюрер, первый солдат рейха вернулся в Берлин, несмотря на то что вчера получил тяжелое ранение. Мы все будем молиться, да, именно молиться за его выздоровление. И преследовать тех, кто покушался на его жизнь. Я понимаю: вы уже целые сутки на ногах. Но вы солдаты, а солдатам рейха неведома усталость. Сегодня мы выходим патрулировать город. Помогать нашим братьям из гестапо и СС арестовывать изменников Германии. Да, именно помогать и арестовывать! Командирам рот составить списки патрулей. Утвердить их в штабе полка. Сейчас — обед и недолгий отдых. На патрулирование выйти через час. Разойтись!

Скорцени отошел к краю плаца, присел на стоявшую в тени зелени скамью, закурил.

— Рядовой Курков по вашему приказанию прибыл.

Скорцени поднял глаза. Красные от усталости и бессонницы.

— В вашей армии так обращаются к начальству?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер.

— Почему вы сегодня об этом вспомнили?

— Не знаю, господин штурмбаннфюрер. Меня не покидает ощущение, что скоро мы с вами расстанемся.