Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

Баррас ликовал. Он побывал сегодня в Тайнкасле и привёз весть о новой победе над немцами. В сражении при Лоосе 26 сентября английская армия на западном фронте одержала блестящую победу, потеряв всего только пятнадцать тысяч человек. «Тайнкаслский Аргус» исчислял потери противника в девятнадцать тысяч убитых и раненых, семь тысяч пленных, сто двадцать пять захваченных пушек. «Северная звезда» немного перещеголяла «Аргус», насчитав двадцать одну тысячу убитых и раненых германцев и три тысячи пленных.

Баррас весь сиял радостным удовлетворением. Он одновременно и ел котлеты и громким, торжественным голосом читал вслух официальное сообщение в «Северной звезде». До войны Баррас никогда не покупал вечерней газеты, удовлетворяясь чтением «Таймс», теперь же он никогда не приходил домой без вечернего выпуска «Аргуса» или «Звезды», или даже и того и другой вместе. С газетой в руке он вскочил из-за стола и подошёл к противоположной стене, на которой висела большая карта, вся утыканная флажками союзных армий. Внимательно сверяя газету с картой, он передвинул с полдюжины флажков Соединённого королевства. Передвинул вперёд.

Артур исподтишка наблюдал за отцом, и вдруг у него мелькнула жуткая мысль. Отец его, Ричард Баррас, передвигавший флажки, показался ему каким-то собирательным образом тех, кто вызвал войну. Он, ликовавший от того, что захвачено несколько сот ярдов разрушенных окопов, и был в сущности виновником гибели этих тысяч людей.

Переколов флажки, Баррас принялся внимательно изучать карту. Он весь, с головой, ушёл в эту войну, растворился в ней; он был патриотом и жил в каком-то вихре, забыв обо всём. Он уже состоял в шести комитетах и намечался в члены Северной комиссии помощи беженцам. Телефон звонил с утра до вечера. Автомобиль вечно носился в Тайнкасл и обратно. А из «Файв-Квотерс» и «Глоба» добывался уголь и великолепно раскупался по цене сорок шиллингов за тонну без доставки.

Баррас вернулся к столу. Садясь, он украдкой покосился на Хильду, Грэйс и Артура, точно желая проверить, видели ли они манёвры с флажками. Затем с явным удовлетворением снова уткнулся в газету. Его прежняя озабоченность и замкнутость исчезли. Жилы на висках немного набухли, и видно было, как пульсировала в них кровь.

В нём замечалось смутное, почти лихорадочное возбуждение. Он напоминал больного, который вопреки предписаниям врача упорно остаётся на ногах, у которого неправильный обмен веществ и усилены все отправления организма.

Читая газету, он всё время барабанил пальцами по столу. Звук этот немного напоминал быстрое выстукивание кровли в шахте.

Несколько минут тишину нарушало лишь это частое постукивание пальцев. Затем произошла невероятная вещь.

Баррас дважды перечёл про себя какую-то заметку в газете и поднял голову:

— «Лорд Келл любезно предоставил свой дом в Лондоне под временный лазарет для раненых. Оборудование лазарета будет закончено через месяц. Уже идёт набор добровольных сестёр милосердия. Лорд Келл выразил пожелание, чтобы сестры по возможности набирались из жительниц Северного района…»

Баррас остановился и посмотрел на Хильду и Грэйс с ласковым и пристальным вниманием.

— А вы хотели бы поступить туда?

Артур так и прирос к стулу. Его отец, этот каменный оплот идеи семейного очага, неумолимая скала, о которую до сих пор разбивались все мольбы Хильды! Артур сильно побледнел. Чуть не с испугом метнул он взгляд на Хильду.

Хильда густо покраснела. Казалось, она не верила своим ушам. Она спросила:

— Ты это серьёзно говоришь, папа?

Он ответил все с тем же ласковым оживлением:

— А разве я когда-нибудь говорю не серьёзно, Хильда?

Краска отлила от лица Хильды так же быстро, как появилась. Она взглянула на Грэйс, которая сидела рядом с ней, широко открыв глаза и сгорая от нетерпения. Голос её дрожал от радости:

— Мы обе охотно поедем, папа.

— Что ж, отлично. — Баррас опять торопливо поднял газету. Очевидно, это было дело решённое. Хильда и Грэйс обменялись быстрым взглядом. Хильда сказала:

— Когда же нам можно будет ехать, папа?

Отец из-за газеты:

— Скоро, я полагаю. Вероятно, на будущей неделе. Завтра я в Тайнкасле увижусь с членом совета Личем. Потолкую с ним и всё устрою.

Пауза. Потом, с ударением:

— Я буду счастлив, зная, что хотя бы ты и Грэйс выполняете свой долг перед родиной.

Артур почувствовал, что у него вспотели ладони. Он хотел встать и выйти из комнаты, но не мог. Он упорно смотрел в тарелку. От волнения его, как всегда, начало тошнить.

Хильда и Грэйс вышли, и слышно было, как они бежали наверх, чтобы поговорить о происшедшем чуде. Тётя Кэрри ещё раньше ушла к матери. Артур снова сделал попытку встать, но ноги его отказывались служить. Он сидел как парализованный, скованный током враждебности, словно струившимся из-за газеты. Он ждал.

Как он и думал, отец опустил газету и заговорил:

— Меня очень радует готовность твоих сестёр послужить родине.

Артур вздрогнул. Целый океан чувств забушевал в его сердце. Когда-то там жила любовь. Теперь её сменил страх, недоверие, ненависть. Как произошла эта перемена? Он и знал это — и вместе не знал. Он устал от напряжения сегодняшнего дня, чувствовал, что как-то отупел, и ум у него мутился. Он глухо ответил:

— Хильде и Грэйс просто хочется уехать отсюда.

У Барраса пошли по лицу красные пятна. Он несколько повысил голос:

— Вот как! А почему же?

Артур отозвался равнодушно, как будто не думая о том, что говорит:

— Им уже стало невтерпёж тут оставаться. Хильда всегда ненавидела этот дом, а теперь и Грэйс тоже его ненавидит. После несчастья в «Нептуне». Я слышал на днях их разговор между собой. Они говорили о том, что ты сильно переменился. Хильда сказала, что ты живёшь как в лихорадке.

Баррас, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. В последнее время он приобрёл способность отгораживаться от всего, что могло бы его потревожить, замечательную способность оставаться неприступным. Артуру он представлялся Пилатом, умывающим руки. Выждав некоторое время, он сказал ровным голосом:

— Меня беспокоит твоё поведение, Артур. Ты сильно изменился.

— Нет, это ты изменился.

— И не меня одного это беспокоит. Сегодня вечером я встретил Гетти в Центральном комитете. Она ужасно встревожена и огорчена твоим поведением.

— Ничем не могу ей помочь, — сказал Артур все с тем же горьким равнодушием.

Баррас продолжал с ещё большим достоинством:

— Об Алане упоминается в официальном сообщении. Гетти сказала мне, что они только что получили известие. Он представлен к кресту.

— Тем лучше для него, — отвечал Артур.

Теперь у Барраса побагровел уже не только лоб, но и уши и дряблая шея. Жилы на висках надулись и пульсировали. Он сказал громко: